И секретарь стала быстро диктовать цифры, никуда не глядя и не спотыкаясь. Сколько раз она уже сегодня дала этот номер, что запомнила?
– Вишневый бульвар, дом семь, квартира тринадцать.
– Ну что, поздравляю! – напомнил о себе парень за компьютером. – Восстанавливать нечего, будем спасать, что можно. Сейчас диск поставлю. – Он полез под стол к своей сумке. – Молодцы детишки, хорошо развлеклись.
– Вы считаете, что это дети? – Про Соню секретарь забыла. Она уже нависала над парнем.
– Кому еще нужен ваш журнал? – равнодушно пожал плечами компьютерщик.
«Бульвар, семь, тринадцать», – бормотала Соня, перебегая дорогу. За спиной истошно завопила сирена – пронеслась «Скорая».
Восьмидесятая больница на Парковой – вот куда надо идти. Дома может никого не быть. Если Тихон в больнице, родители там. Номера сотового у нее, как всегда, нет. И вдруг совершенно не к месту возник вопрос: «При сотрясении разве можно говорить по телефону?»
Повезло. Она оказалась в приемном покое как раз к пяти – началось время приема посетителей. И о состоянии здоровья ей сказали. Сотрясение, переломов нет, тошнота, ночь продержат в стационаре, понаблюдают, завтра к вечеру или послезавтра выпишут. Пропустить? Почему бы не пропустить? Паспорт есть? Шестнадцать лет исполнилось? Вот и хорошо. Бахилы только надо купить и на лифте подняться на пятый этаж. Палата шестая.
Во взрослых больницах Соня никогда не была. Здесь стоял устойчивый запах волнений и страха. Думалось о смерти. Особенно в старом скрипучем лифте.
Шестая палата встретила застоявшимся духом болезни и печали.
Тихон был весь в белом: белая футболка, белый халат. И сам он был под цвет своим одеждам – бледный.
Около постели сидела худая красивая женщина с утомленным лицом. Рыжие тугие кудряшки падали на лоб, на щеки, она их все время откидывала тонкими длинными пальцами.
– Какие люди! – громко произнес Тихон, и женщина обернулась. А вместе с ней на Соню посмотрела девушка, стоящая около решетки кровати. Она была до того неподвижна, что растворялась в действительности, делаясь незаметной.
– Здравствуйте, – пролепетала Соня, вдруг испугавшись девушки. – Я пришла… – Слова закончились. – Как ты?
– Нормально! Жить буду.
– Ну, как же! – Женщина уронила лоб на ладонь, загородившись кудряшками.
– Мама, это Соня! Мы вместе учимся.
– Здравствуйте, – прошептала Соня, пугаясь еще больше, потому что совершенно не знала, что в таких случаях надо говорить. Сочувствовать? Но как? Выражать поддержку? Какую поддержку? Перед ней взрослый человек, который может сделать во сто крат больше, чем она сама. Зачем ей никчемная поддержка?
– Учился! – негромко произнесла девушка, налегая животом на решетку кровати. Все у нее было стильно: джинсы, топик, резиночка-ободок в волосах, еле заметный макияж, спокойствие на лице.
– А это Лиса. – Тихон зажмурился, смакуя произнесенное слово. – Знаешь, сейчас сюда народ набежит. Ты давай быстрее.
– Я ничего не принесла… – Вот теперь расстройство было окончательное. – Но завтра, если что-то нужно…
Женщина резко встала и вышла. Лиса оттолкнулась от рамы, заставив кровать скрипнуть.
– Ничего не нужно, – Тихон знакомо улыбался. Еще сегодня утром он так улыбался только ей! – Я, скорее всего, завтра выйду.
– Как ты упал? – Соня старалась больше ни на что не отвлекаться. Смотрела в глаза. Такие спокойные. Такие смеющиеся.
– Не помню.
– Зачем ты туда полез?
– Полез, и все. Мы с Максом поспорили, что я поднимусь на одних руках.
Снова скрипнула кровать – Лиса напоминала о себе.
– Кто выиграл? – спросила Соня, чувствуя, что уже сотню раз задавала этот вопрос.
– Я поднялся. – Тихон сместился по подушке. – А потом спустился.
Макс? Он не мог!
Она смотрела на Тихона, и в его глазах плескалось удовольствие. Как будто он специально все это сделал. Специально залез. Специально упал.
В коридоре стало шумно. И вот уже палата наполнилась голосами, резким запахом мужского одеколона. В первую секунду Соне показалось, что вошло человек десять. Нет, четверо. Но все они были такие веселые, такие… нормальные.
Они сразу кинулись к кровати Тихона, стали двигать ее, проверяя маневренность. Засыпали белое одеяло конфетами и мандаринами. Они хлопали Лису по плечам, и стало ясно, что они вместе.
Тихон еще раз представил Соню, но на нее не смотрели. Она была никому не интересна. Вот разве что Тихон… Как его дела? Что голова? Новую выдали? Запасную в пакетике будет носить?
Соня попятилась. Лиса заметила это.
– Бывай! – дернула она плечиком, словно хотела руку поднять, но в последний момент передумала.
В коридоре худая женщина что-то втолковывала грузной санитарке, совала ей в карман сверток.
– Он все шутит? – резко повернулась она к Соне. – Вы понимаете, что натворили? У него впереди олимпиада! Он должен поступить в институт! А если у него начнутся головные боли? А если он вообще учиться не сможет?
– Извините, – пролепетала Соня, не ожидавшая такого напора. И вдруг вспомнила: не взяла номер мобильного. Вернуться? Нет, пришедшие пираты не подпустят близко. Кто они? Друзья с курсов? Друзья из старой школы? В любом случае их одиннадцатый так себя не повел бы. Они бы смотрели друг на друга, они равнялись бы на Тырина. Как солдатики из одной коробки.
Куда идти? Туда, обратно к своим? Или вернуться в палату, к чужим?
Из палаты потянулись недовольные больные. Два старичка выскреблись, подтягивая линялые пижамные штаны. От них пахло старостью и ворчанием.
– Тебе чего?
Лиса улыбалась. Дверной проем для нее был велик. Здесь можно было поставить три таких, как она.
– А я не к тебе, я к Тихону.
Лиса шевельнула бровями – изобразила удивление:
– Ну, заходи тогда.
Соня пошла, не понимая, зачем возвращается.
– Да не, все глупо, конечно, получилось, – громко, сквозь смех говорил Гладкий. – Там такая идиотская возня в этом классе! Надо было одного мальчика подвинуть. А то бы они меня сами затоптали. Все по законам социологии. Считайте, что практика у меня зачтена.
На мгновение Соня задохнулась, успела только пролепетать, обернувшись к Лисе, потому что больше на нее никто смотреть не спешил:
– Это неправда! – И к Тихону: – Неправда! Ты сам!
Черт! Тырин! Где твое красноречие? Почему ты не появляешься, как чертик из бутылки, и не спасаешь?
– Чего сам-то? – Гладкому было все равно, что его услышали. – Спроси у Макса. Его ваш фюрер подговаривал меня мячом сбить.
