– Так в чем же ты сомневаешься? В себе? Что ты будешь плохим мужем?
– Нет, в этом тоже я не сомневаюсь. Я буду хорошим мужем – снисходительным, добрым… Я почти не пью, не курю. Вернее, курил давно, но бросил. Я не способен поднять на женщину руку. Я… ну что еще? Я своей жене изменять не собираюсь.
– Прекрасно. Прекрасно! После таких откровений хочется лишь одно сказать – совет да любовь! – саркастически произнесла Настя.
– Ты на тот поцелуй у кафе намекаешь? На то, что я свидание тебе пытался назначить? Резонное замечание. Ну вот я к самому главному-то и подошел. Я, Настя, почему-то совсем себя счастливым не чувствую. Я почувствовал себя счастливым – знаешь, когда?
– Когда? – с интересом спросила она.
– Когда мы в тот старый дом с тобой лазили, на чердак. Когда я ехал к тебе, чтобы сумочку твою вернуть. Еще когда я увидел тебя в кафе том во второй раз… И когда я поцеловал тебя.
Пауза.
Настя сидела, теребила край диванной бахромы.
– Мы ведь были с тобой откровенны тогда, помнишь… Ты сказала мне, что хотела меня видеть тоже. Ты тоже была счастлива, когда я появился в том кафе… Ты ведь не лгала?
– Нет, – вскинула она голову.
– И что мне теперь делать? – спросил Вяземский, глядя Насте прямо в глаза.
– И ты, взрослый дядька, на пятом десятке, спрашиваешь совета у меня? У слабой, неопытной девушки? Хочешь на меня всю ответственность свалить? – нахмурилась Настя.
– Нет. Я уже знаю, что сделаю.
– Что ты сделаешь?
– Я расстанусь с Кларой. Не из-за тебя, нет. Я просто… я просто не хочу быть с ней. Поэтому я расстанусь с Кларой. Это будет честно по отношению к ней. И к себе.
– Ты ее не любишь? Как же ты согласился на брак, если ты ее не любишь? – удивилась Настя.
– А я знал, что я ее не люблю? Я, может, сто лет назад любил, в юности, и все. И ничего хорошего из той любви не вышло. Она уехала, моя первая любовь та, и умерла потом. И это все ужасно было, невыносимо. Не дай бог никому такое. Но сейчас… – он взял Настю за руку. – Сейчас мне кажется, что пусть все будет плохо и неправильно. Но только бы еще раз испытать все это. Когда от любимой девушки пахнет медом и дождем. Пахнет тополиными сережками…
Он притянул к себе Настю и поцеловал. А Настя… ответила на его поцелуй. Она, кажется, вполне понимала Кирилла Вяземского. И плевать, что нельзя, что неправильно. Но ради этих мгновений счастья и умереть не жалко.
И она была не права – когда клялась себе жить в тихом одиночестве, с холодным сердцем, ничем не терзаясь.
Лучше мучиться тысячу лет потом, но не упустить возможность провести один день, полный счастливого безумия…
Они целовались и целовались, забыв обо всем, пока – бум! – рядом с ними, на свободную часть дивана, не плюхнулся Марсик.
Оказывается, кот, пока они целовались, забрался на ковер и спрыгнул вниз.
Марс посмотрел на Настю и Вяземского ошалелыми, круглыми глазищами и вновь, цепляясь когтями за ковер, энергично принялся карабкаться вверх. Забрался под самый потолок, повернул голову, проверил, смотрят ли на него (еще как смотрят!), – и опять бухнулся вниз.
Потом снова, шустро – наверх.
– Есть человек-паук, а есть кот-паук. Вон как по стенам ползает!
– Да, Марсику нравится… – обрадовалась Настя. – Вот недаром же я на том форуме сидела… А говорят, ковры сейчас не принято на стены вешать! Зато зверюшкам как нравится по ним лазить…
Вяземский засмеялся, глядя на Настю с нежностью и восхищением.
– А мне ты нравишься, – он опять прижал ее к себе. – Ты такое чудо, Настя!
Он целовал ей руки, лицо, плечи. Вдыхал ее запах, уткнувшись носом куда-то в шею. Настя не сопротивлялась – потому что сама хотела, чтобы Вяземский прикасался к ней, целовал.
Но дальше поцелуев они зайти не успели – рядом опять бухнулся с потолка кот и нахально залез Насте на колени, одновременно сунув хвост в лицо Вяземскому.
– Он ревнует? – уклоняясь от хвоста, спросил мужчина.
– Сомневаюсь! – засмеялась Настя. – Я думаю, он тебя благодарит. За ту кошку на чердаке, которую ты вызволил из заточения, и за ковер.
Настя взяла Марса и поставила Вяземскому на плечи. И что? Около минуты Марсик постоял на плечах у Вяземского, перебирая лапами, потом опять полез на колени к своей любимой хозяйке.
Некоторое время они так и сидели – Вяземский и рядом Настя с котом. Абсолютное счастье разливалось вокруг, в воздухе.
– Я сейчас поеду к Кларе и все скажу ей, – шепотом произнес Вяземский. – Чтобы все честно.
– Ты уверен?
– Да. А потом я вернусь.
– Ты точно уверен? Ведь очень легко совершить ошибку под влиянием момента… А потом ведь не исправишь!
– А ты? Хочешь, чтобы я вернулся?
– Я не знаю, – с отчаянием произнесла Настя. – Это ведь очень плохо, что из-за меня у вас все рушится.
– Да не из-за тебя же, я объяснял!
– Но все равно для твоей Клары во всем произошедшем буду виновата именно я!
* * *
Их Защитные поля соединились. Они теперь втроем находились под одним Защитным полем.
М-м-м, как любил Марсик, когда все Защитные поля соединялись! Тогда становилось тепло и спокойно, очень хорошо. Чем больше полей, тем сильнее защита. Тем сильнее каждый…
В общем, стоит принять этого мужчину в свою семью. Тем более между гостем и Настей происходило нечто такое… Заветное время, если по-кошачьи определить – это особое состояние?
* * *
«Видно, в каждой бочке меда есть своя ложка дегтя!» – думала Клара, вспоминая о том, что произошло тогда, в последний день апреля. В тот день она своими глазами увидела, как ее жених, Кирилл, целуется на улице, у всех на виду, с какой-то девицей.
Конечно, Кирилл потом просил прощения, бормотал про наваждение, клялся, что никогда-никогда, и все такое прочее, о чем говорят мужчины, когда их уличают в неверности… Клара его простила. Сразу же. А как не простить, если до свадьбы всего лишь месяц с небольшим остался? Как не простить, если таковы все мужчины, даже самые лучшие из них… Как не простить, если соперница – юная дурочка, настолько юная и настолько дурочка, что ни один нормальный, в здравом уме мужчина не согласится на серьезные отношения с подобной особью женского пола.
Да, на разовый секс – с превеликим удовольствием, любой мужик «за», но на нечто большее – никогда. Ради таких, как та девица, невест и жен нормальные мужчины не бросают.
Но оттого ничуть не легче. Все равно больно.
«Это жизнь. Невозможно ее прожить, не наделав ошибок, не споткнувшись самому и не получив подножку от кого-то…» – утешала себя Клара. Хотя от раздражения даже горчило на языке. Желчь разлилась, что ли?
