– За ноябрь нагоним. Если вы согласны, конечно.
– А в декабре-е-е? – занудно продолжал звонкий голос.
– А в декабре будем отдыхать, – сказал директор и смущенно улыбнулся.
И зал взревел. От радости, конечно. В потолок полетели шапки, варежки, первоклассники, с потолка снова сыпалась штукатурка, словно новогоднее конфетти. Мне кажется, «ура!» кричали даже учителя и подбрасывали кверху классные журналы. Наверное, честнее было бы сказать: «Вас ждет каторга на месяц», но директор на сцене стоял счастливый, веселый и пятнистый от штукатурки.
Потом началась каторга. Мы помнили, что впереди – свобода, и учились, стиснув зубы. Перемены сократили до пяти минут, большой осталась только одноименная перемена. Учились мы, наверное, не в два, а в полтора раза дольше – все-таки учителя пытались втиснуть в один урок сразу несколько. Они сразу будто бы стали интереснее, наши учителя. Придумывали, как бы впихнуть в нас концентрированные знания, и мы учились, скорее, не по учебникам, а пользуясь полетом учительских мыслей. Я удивлялась – почему нельзя было так делать всегда? Ведь это были те же самые учителя, как ни крути.
Когда мы по утрам шли в школу, было темно – еще не рассветало. Когда мы уходили из школы домой, было уже темно. Включались фонари, разгорались все сильнее и сильнее, а мы даже по дороге домой говорили о том, какие завтра будут уроки и как успеть приготовить домашнее задание.
На пятиминутных переменах я выходила в коридор, прислонялась головой к стене и слушала школу. Школа была как настоящий мотор – заведенный директором, и разгон был взят такой, что сложно остановиться. Меня дергали одноклассники:
– Ну, чего ты стоишь, уже урок начинается, скорее!
Все помнили одно: нас ждет декабрь и половина января. Мы одобрительно кивали:
– Ничего, скоро декабрь!
Мальчишки похлопывали друг друга по плечам, двоечники стали троечниками, а учителя нарадоваться не могли – такие все вдруг стали увлеченные. Директор улыбался направо и налево. А сам переживал – вдруг нагрянет проверка, вдруг обо всем этом нашем учебном процессе станет известно…
К директору часто подбегали ученики и заискивающе просили:
– Может, отмените физкультуру?
– Зачем? – удивлялся директор.
– Она только мешает, – объясняли школьники. – Без физкультуры мы быстрее справимся.
Директор пожимал плечами, звенел звонок с короткой переменки, и ученики, не дожидаясь ответа, бежали на урок.
Особо яростно мы учились последнюю неделю, в конце которой нам должны были выставить оценки за четверть и отпустить домой. Один раз в класс зашла учительница математики, сообщила:
– Сегодня контрольная.
И мы, не сговариваясь, закричали:
– Ура! Контрольная!
Наверное, это было всеобщее сумасшествие. Мой папа сказал, что долго в таком режиме мы бы не выдержали. Что нас подхлестывает общий настрой, и мы работаем на пределе наших невзрослых возможностей.
Я учусь в седьмом, и у меня хороший класс. Никто никого не задирает, не обзывается, хотя порой мы ведем себя шумно. Я, правда, ни с кем в классе не дружу близко, но мы нормально общаемся. Есть в классе тихоня Сонечка, которая всегда носит прическу с двумя косичками. Есть справедливый разбойник Максим, защищающий всех обиженных в школе. Учится с нами и высоченная Светка, у нее большие черные глаза, и этими глазами она любит смотреть на всех подолгу и внимательно. У меня от нее мурашки по спине. Я часто думаю – здорово было бы с ней подружиться, но никак не получается. И она, по-моему, была бы не против. Мы живем будто в параллельных мирах. Я иногда представляю себе, будто мы дружим, и она смотрит на меня долго, серьезно и внимательно, а потом говорит:
– У тебя, Мика, крошка к носу пристала.
И я тру нос и говорю:
– Спасибо, Светка.
Она не улыбается и кивает, а потом мы вместе идем домой.
Я часто думаю о том, почему не могут подружиться люди, которые хотят подружиться? Что им мешает? Разве нельзя просто подойти и сказать:
– Мне кажется, мы станем хорошими друзьями. Давай?
И тебе ответят:
– Давай. Я позвоню тебе вечером?
Ты кивнешь и постараешься скрыть улыбку. Потому что на душе станет здорово-здорово, хоть лети с места вверх. В раннем детстве подружиться с кем-то проще простого. А потом все усложняется, будто люди не становятся умнее, а глупеют. Или делают вид, что им никакая дружба не нужна. Одним словом – дураки. Что и говорить, я такая же. Не умею. Вот бы научиться…
Наверное, если бы я была особенной, то мне было бы проще. Но во мне ничего особенного нет. Не высокая и не низенькая, волосы не темные и не светлые – каштановые, нос как нос, руки как руки. Разве что я по-настоящему верю в чудеса – но верят, наверное, многие. Что этим гордиться? Ну, и имя у меня не совсем обычное. Папа в детстве жил во Франции (он этого даже не помнит), поэтому дал мне имя Мишель. Мама не сопротивлялась, потому что ей вообще никакие девчоночьи имена не нравились, а на это она была согласна. Меня пытались называть Мишкой, и мне это не нравилось. Я выбрала себе имя Мика – и оно стало моим.
То, что я не увижу свой класс ближайшие полтора месяца, меня совсем не расстраивало. Да и перед летними каникулами никто ни о чем таком вообще не думает.
Больше думалось о зимних каникулах – ведь они должны быть особенными. И мы жили в предвкушении большого праздника. Тогда, в школе, он казался бесконечным.
В последний школьный день мы торопливо спрятали дневники с оценками в сумки, воровато переглядывались – вдруг все передумают и заставят учиться до конца декабря? А потом быстро разбежались, оглядываясь на школу и махая ей на прощание.
– С наступающим, – сказала мне на ходу Светка и ушла вперед.
– С наступающим… – шепнула я ей вослед.
Впереди были обычные выходные, а за ними – зима.
Первый день декабря выдался слякотным. Растаял выпавший накануне снег, серые воробьи ежеминутно заглядывали в окно, дети шли в школу. Я проснулась рано – привыкла, да и папа с мамой собирались на работу, и меня разбудил шум. Никакой радости от того, что начались каникулы, не было. Или я ее еще не осознала. Так бывает – ты радуешься, но сама этого не понимаешь… Или мы просто так привыкли к бешеному школьному темпу, что до сих пор не могли затормозить.
Я взяла книжку, села на подоконник и попыталась читать, поглядывая на улицу. Потом позавтракала, оделась и вышла прогуляться. Дул промозглый ветер, руки мерзли даже в перчатках. Я пошмыгала носом, допинала до ближайшей лужи камешек, зашла в магазин за шоколадкой и быстро вернулась домой. Потом валялась в кровати. Скучая, посмотрела пару фильмов. Поужинала вечером с папой и мамой и легла спать, как маленькая, после «Спокойной ночи, малыши». Вот так дела – впереди был месяц таких же серых будней.
