Гард поддает скорости, проносится мимо автомобилей, оставляя их все позади — все эти семьи с детьми в машинах, где пропотевшие сиденья измазаны растаявшим мороженым. Лука крепко держит Гарда руками за талию; дорога пролегает вдоль реки, плавно несущей свои зеленые воды в противоположном их движению направлении; на белом прибрежном песке играют в пляжный волейбол. Хотя уже поздний вечер, светит солнце. С обочины на дорогу склоняются разросшиеся иван-чай и люпин. Пахнет красной кашкой и лютиками. Колокольчиками и ромашками. Позади остаются иссушенный на солнце участок земли на склоне и грядки с луком. Все совсем иначе, чем было зимой. Все совсем иначе теперь, когда с нею Гард.
Перед глазами у нее широкая и сильная спина Гарда. Ее руки крепко, но нежно обнимают его за талию. Лука чувствует, как подол юбки хлещет ее по голым бедрам; она прижимается ими к бедрам Гарда, он одет в джинсы и зеленую рубашку в клетку. Их тела устремлены вперед, они мчатся со скоростью 110, 120, 130 километров в час. На поворотах мотоцикл наклоняется на сторону. Вместе они сохраняют идеальное равновесие. Внезапно налетевший ливень за две минуты обдает их с головы до ног; Лука промокла насквозь, но, сидя вот так позади Гарда, прижавшись к нему, держась за него, чувствуя, как вибрация двигателя распространяется по всему ее телу, она ощущает блаженное тепло. Разговаривать невозможно, но все равно кажется, будто они никогда так хорошо не понимали друг друга, как сейчас. Когда они вместе плавно наклоняются на поворотах, вправо, влево, объезжая выступы скал и лихо минуя ровные участки.
Из-за туч снова выходит солнце; единственное, что напоминает о только что прошедшем дожде, — это потоки воды, стекающие по асфальту. Благодаря дождю все запахи ощущаются еще отчетливее. Когда едешь на мотоцикле, никакие преграды не мешают вбирать в себя ароматный воздух: они окутаны благоуханием свежескошенной травы на разогретом солнцем лугу, купыря и тимофеевки, недавно уложенного свежего асфальта, дикого шиповника. Мелькают овцы, заборы из просмоленных планок, тихие озерца с головастиками. Они мчатся мимо садов, оттуда пахнет клубникой, черешней, жидкостью для розжига. Мимо свежеокрашенных в белый цвет оградок палисадников. Оттуда доносит запах поливальных установок, сирени и надувных матрасов. Крапивы, паленой резины покрышек, коровьего навоза и бензина.
Они сворачивают на грунтовую дорогу, пару-другую километров тянутся по кочкам извилистым проселком, который заканчивается у небольшого озерца. Пахнет темным еловым лесом и мокрым мхом. В канаве валяется срубленное кем-то дерево, от которого резко шибает в нос свежим ароматом соломенно-желтых опилок, рассыпанных вокруг поваленного ствола. У кромки воды — кувшинки, сиреневатые цветочки кислицы, желтые лютики.
— Давай сегодня проведем ночь здесь?
Лука стаскивает с головы шлем, по вискам скатываются капельки пота; воздух возле озера тоже еще не остыл, но там гораздо более свежо, чем в шлеме.
— Ты не хочешь ночевать на хуторе?
— Нет.
— Ну, тогда будем спать здесь.
Гард подкладывает под мотоцикл противооткатные упоры и вешает шлем на руль. Проводит рукой по взмокшим волосам. Выуживает из одной из подвесных сумок бутылку воды. Они ужинают остатками еды, что была у них с собой в рюкзаке, и ложатся в мягкий вереск. Уже ночь, но светло; они засыпают, прижавшись друг к другу. Под темными вершинами елей, под светлым небом.
Среди ночи Гард просыпается. Светит полная луна. Все так же тепло, целую неделю держалась просто тропическая жара. Озерцо стеной обступил темный тихий лес. А где же Лука? Гард протирает глаза, садится и видит, что она стоит на большом камне, выступающем из воды у самого берега.
Гард босиком пробирается к валуну. Этот камень постепенно вытолкнула из себя земля; она еще не везде осыпалась с него, тут и там покрывает его неровными пятнами, кое-где на ней вырос вереск. Пахнет еловой хвоей. Гард чувствует босыми ногами покалывание сухих еловых иголок. Они острые, но это приятное, нежное покалывание. Середина ночи, но валун еще не остыл. Гард не знает, сколько сейчас времени. Знает только, что это самое темное время ночи. И все равно светло.
Гард встает рядом с Лукой. Они просто существуют в пространстве. Ему не холодно. Он не чувствует контуров своего тела, как это бывает обычно, потому что они живут в Норвегии, а там почти всегда холодно. Но сегодня все не так. Ночь, а так тепло. Гард берет Луку за руку и ведет ее на край камня. Они раздеваются, одежда лежит двумя кучками, пристроившимися рядом друг с другом. Они одновременно встают на изготовку. Беззвучно прыгают в воду, и она принимает их. Лука чувствует, как теплая вода скользит вдоль ее тела. Ей не холодно. Она, голая, прыгает в черную воду озерца, среди ночи, а ей тепло. Она ощущает, как вода омывает ей кожу, лицо, грудь, живот, бедра, колени, ступни. Она плывет не торопясь, закидывая руки далеко в стороны. Опускается под воду, ниже. Чувствует ногами дно. Оно мягкое, илистое, там какие-то корни, мелкие камушки. Ее совершенно не тянет поскорее всплыть; легкие кажутся полными кислорода, словно медицинские баллоны. Когда она снова поднимается на поверхность, с намокшими волосами, теплый воздух целует ее лицо, и она слышит, как какая-то птица вспархивает с ветки, хрустит прутик, луна улыбается из-за верхушек елей, сине-зеленое небо светлеет и на западе, и на востоке. Гард рядом с ней: он лег на спину, на поверхность воды, плывет, медленно взмахивая руками, потом просто лежит, уносимый медленным течением. На черном фоне воды их тела белые-белые, волосы, образовав узоры вокруг головы, покачиваются на волнах.
Они возвращаются назад к своему спальному месту. Тела у них теплые и влажные, кожа мягкая; они не знают, где оканчивается одно и начинается другое, они совсем одни в этом лесу и могут делать что угодно, не думая о том, что их может кто-то увидеть. Она склоняется над ним, целует его в шею, чувствует его руку у себя на пояснице. Его губы находят ее губы, они мягкие и влажные от воды горного озерца и лунного света. Она чувствует, как он горячо дышит ей в ухо. Щеку ей щекочет его щетина. Она достает из сумки презерватив и осторожно надевает его на Гарда, улыбаясь ему. Лука чувствует, как руки Гарда приподнимают ее, она в ответ опускается на него и шумно вдыхает, ощутив, как он заполнил ее всю. В вершинах деревьев кричит какая-то птица. У Луки все плывет перед глазами. Плывет, и кружится, и кружится, и она знает, что законы природы не властны больше над ними. Время остановилось, все мысли унеслись прочь, есть только кожа и губы и их сильные, гибкие тела, слившиеся друг с другом. Потом они так и лежат, склеенные потом и дышащие в такт. Прижимаются друг к другу, а вокруг них — светлая ночь.
Лука подбирает клетчатую рубашку Гарда, держит так, чтобы ему было удобно ее надеть. Он просовывает руки в рукава. Сначала одну, потом другую. Полная тишина. Слышно только их дыхание; она потихоньку застегивает на рубашке пуговицы, начинает снизу и продвигается кверху, а самую верхнюю оставляет не застегнутой. Она берет его руку, застегивает пуговицы на манжетах, сначала на одном, потом на другом. Они опять укладываются рядом друг с другом, и все это они проделывают, не обменявшись ни словом.
