— Этого и этого.
Владимир Владимирович как-то сразу вытянулся и строго
спросил:
— При каких обстоятельствах с ними познакомились?
Здесь я могла позволить себе абсолютную искренность, а
потому радостно сообщила:
— При самых неприятных: они колотили Валерку, мужа моей
подруги, отца-героя, между прочим.
— Когда колотили?
— Да в тот же день, когда нашли меня с гранатометом. Точнее
перед тем как нашли. Это же ребята из охраны.
— Правильно, — согласился он. — И до этого вы с ними не
встречались?
— Боже упаси! — отшатнулась я. — Зачем мне это?
Он почему-то кивнул головой. Я на всякий случай тоже кивнула
и уточнила:
— А того, который инструкции давал, на этих фотографиях нет.
— Ясно. Кого из членов тайной организации вы знаете? —
спросил Владимир Владимирович, уже невообразимо скучая.
— Никого, — совсем не скучая, ответила я.
Приходилось контролировать буквально каждое свое слово. Если
бы я так вела себя с мужем, он бы и по сей день не ушел от меня.
— А что там произошло у вас с мужем? — словно подслушав мои
мысли, спросил Владимир Владимирович.
Внезапно я заинтересовалась потолком и, рискованно зевая,
сообщила:
— Ничего. Надо же было избавляться от лишних членов семьи
для их же пользы. Операция подразумевала и провал, зачем же портить жизнь
близким?
Владимир Владимирович тоже несколько раз подряд зевнул, а
потом небрежно бросил:
— Ясно. А кого вы знаете из членов тайной организации БАГ?
Я опешила:
— Вы же спрашивали только что.
— Но вы мне не ответили. Кто-то же вам инструкции выдавал.
— Выдавал, но это не значит, что я его знаю. Встречалась
несколько раз. В той организации жесточайшая конспирация.
— Ясно, — продолжая изнывать от скуки, кивнул Владимир
Владимирович. — Что вы должны были делать в случае успеха?
— Получить деньги, — солгала я, судорожно гадая сколько же
мне могли посулить за президента.
К счастью такого вопроса не последовало, зато последовал
другой.
— А что вы должны были делать в случае неудачи? — спросил
Владимир Владимирович и умным, совсем нескучающим взглядом вдруг посмотрел на
меня в упор.
Я сконцентрировалась и ответила:
— Выйти на связь.
Он тут же выстрелил вопросом:
— Когда?
— Через неделю после завершения операции в каждый четверг в
одиннадцать утра меня должен ждать связной, — как прилежная ученица без запинки
отрапортовала я.
— Как осуществляется связь? — строго спросил он, и вот
тут-то я рассердилась, потому что (может это и удивительно) уже устала врать,
да и фантазия мне изменила.
— Какая разница?! — закричала я. — Никто не сможет выйти на
эту чертову связь вместо меня, а я никуда выходить не собираюсь, потому что
хочу жить, пускай и в застенках. Хоть узницей, да жить. И не пытайте меня. Коль
покушалась на президента, судите и баста. И хватит! Ловите преступников сами,
здесь я вам не помощник! Все! Больше ничего не скажу!
— А больше ничего и не надо, — ответил Владимир Владимирович
и хитро улыбнулся.
Я снова оказалась в камере и была очень огорчена.
Складывалось впечатление, что мне не верят.
“И все же про мужа я неплохо ввернула, — приободрила себя я.
— В любом случае не хочу, чтобы какой-то болван думал, будто меня можно
бросить. Всю жизнь всех бросала сама… Эхе-хе… Как приятно иметь хорошую
память.”
Глава 8
Несколько дней моей персоной не интересовались. Я сидела в
одиночной камере, изводила себя дурными мыслями и окончательно приуныла.
“Неужели ничего не вышло? — гадала я. — Конечно не вышло.
Было бы глупо надеяться, что мне поверят. Не идиоты же они.”
Однако я ошиблась, Владимир Владимирович все же пожелал меня
видеть. Вдохновленная, я отправилась на допрос, настраиваясь на свободу.
Владимир Владимирович на этот раз был просто душка: мил и
ласков. Начал сразу с реверансов.
— Софья Адамовна, все ли устраивает вас? Нет ли просьб или
жалоб?
— Полноте, батенька, — в тон ему снисходительно ответила я,
— уж не на курорте находимся. Конечно кое-что не устраивает, но потерпим, знали
на что идем. Всегда мечтала прославить имя свое навеки, на книжки мои в этом
смысле надежды нет, может хоть с этим делом загремлю.
— Загремите, обязательно загремите, — пообещал он, явно имея
ввиду плохое.
Я уже собралась пригорюниться, но Владимир Владимирович не
дал.
— Так значит не жалуетесь ни на что? — любезно повторил он
свой вопрос, думаю лишь за тем, чтобы не дать мне высказаться.
— Нет, не жалуюсь, — подтвердила я. — Впрочем, если
приспичило вам приятное мне сделать, так распорядитесь, чтобы порции поменьше
приносили. Уж чего-чего, а баланды в тюряге вашей не жалеют — так недолго и
разжиреть. Очень я, понимаете ли, за свою фигуру опасаюсь. Это единственное,
что от меня осталось, а тут что ни порция, то экскаваторный ковш!
— Так не ешьте, зачем вы едите, раз лишнее? — удивился
Владимир Владимирович.
— Сразу видно, что вы на диете никогда не сидели. Человек,
доведенный до исступления диетами, перестает соображать, когда видит перед
собой любую еду, будь это и тюремная баланда. Всякая женщина, если она здорова,
без сомнений это подтвердит. Времена настали такие, что подтвердить это могут
уже и девушки. Вот когда я была девушкой…
Жуть отразилась на лице Владимира Владимировича, и я, как
натура великодушная, его пожалела:
— Впрочем, давайте перейдем к делу.
— Давайте! — обрадовался он. — У нас есть к вам деловое
предложение.
Я завопила как резаная:
— Что?!!
Невозможно передать ни ужас, вложенный в этот вопрос, ни
силу моего голоса — очень жаль, я очень постаралась.
Владимир Владимирович такой реакции не ожидал и весь
вздыбился; в комнату с паникой на лице заглянул часовой. Владимир Владимирович
дал ему знак, мол все в порядке, часовой нырнул за дверь, а Владимир
Владимирович стоически продолжил беседу.
— Софья Адамовна, — воскликнул он, прямо на моих глазах пытаясь
взять себя в руки, — что вас так напугало?
