— А вас? — поинтересовалась я.
— Меня вы.
— А меня вы. Сидя в казематах ваших, сбилась уже со счету
дней, но чувствую, что скоро будет четверг. Поэтому знаю, что сейчас предлагать
будете, и потому заранее отказываюсь.
Он вздохнул с облегчением и попросил:
— Не могли бы вы отказываться как-нибудь поспокойней.
— Невластна над собой, когда речь заходит о жизни моей. Не
то, чтобы я уж такая трусиха, нет, душой абсолютно ничего не боюсь — душа же
бессмертна. Поэтому душе моей все равно, а вот тело очень умирать не хочет и
всеми доступными способами сопротивляется. Слышали сами.
Признание мое озадачило Владимира Владимировича.
— Как же вы, в таком случае, решились гранатомет в руки
взять? — скептически поинтересовался он.
— Если бы вам заплатили столько, сколько мне, и вы бы
решились, — отрезала я.
Он повеселел:
— Ага, следовательно дело в деньгах, и мы можем
договориться.
— Вряд ли. Зачем мне деньги в неволе? Теперь почему-то
хочется жить.
Мое откровение ему понравилось. Он тут же довольно подробно
объяснил, насколько от него зависит какой приговор мне вынесут. Я тут же довела
до его сведения, что очень рассчитываю на великодушие президента.
— Президент меня помилует, — заверила я. — Не сомневаюсь, он
даже испытывает некоторую благодарность за то, что я промахнулась. Для него
просто счастье, что я за дело взялась. Другой бы уж точно не промахнулся,
следовательно я каким-то образом президента даже спасла. Вот увидите, он в
долгу не останется и тоже меня спасет. Лет десять отсижу и выйду. Не беда,
говорят же: сорок пять, баба ягодка опять.
— Вам будет несколько больше, — невежливо напомнил Владимир
Владимирович.
— Значит еще больше расцвету, вы же хотите мою жизнь
опасности подвергнуть. Разницу видите? — я откинулась на спинку стула: — Нет,
даже и не просите.
Владимир Владимирович удивился:
— Софья Адамовна, откуда вы знаете о чем я собираюсь вас
просить?
— Не так много имею, чтобы теряться в догадка: кроме
связного у меня ничего нет, но не рассчитывайте на мою ветреность, на эту связь
я не пойду. Во всяком случае по доброй воле.
Я нарочно дала такой намек, чтобы был посмелее и не вздумал
останавливаться на достигнутом.
Ох, уж эти мне мужчины: даже в таком государственном вопросе
приходится стимулировать их к настойчивости, что же говорить о прочем?
Ах, как нам, женщинам, не хватает настоящей мужской
настырности и силы воли, и как надоели настырность и сила воли свои! Порой
просто тошнит нас от собственной силы!
Здесь я не могу не похвалить Владимира Владимировича:
правильно понял мой намек и навалился где с уговорами, где с посулами, где с
угрозами так, что прямо душа зарадовалась. Уж чего он только мне не обещал.
Если верить ему, так сразу же, как на связного выведу, так и отпустят домой.
Даже извинился, что не смогут мне орден выхлопотать за спасение президента, но
и с этим брался подсобить. Потом. Со временем, когда страсти улягутся. На
ордене меня заклинило: крепко задумалась я.
“Пора или не пора сдаваться? Не показалось бы им, что
слишком быстро согласилась. Нет, стоит, пожалуй, еще поломаться, до более
весомых аргументов. Ведь не весь еще спектр задействован. О сыне, к примеру,
разговора не заводили.”
— Очень беспокоит меня мой сын, — напомнила я. — Он с бабой
Раей сейчас в деревне. У ее сестрицы гостит. Члены тайной организации, в случае
чего, могут через него мне вред принести. Должна заметить: они настроены
решительно и наглы, совсем властей не боятся. Разбаловались при капитализме, ну
да не мне и не вам про это рассказывать — знаете лучше моего.
Владимир Владимирович поспешил сообщить:
— О сыне не беспокойтесь, он в надежном месте. Кстати, есть
вам большой смысл постараться и ради него.
“Вот в каком месте пора соглашаться,” — подумала я и
воскликнула:
— Ах, я наметила ему большую карьеру! Неужели теперь сама же
должна ее поломать?
— Все в ваших руках, — ответил Владимир Владимирович и
многозначительно на меня посмотрел.
Я отвернулась и с минуту усердно сопела, изображая глубокие
раздумья, потом я детально изучала обои и потолок, прикидывая когда в этой
комнате последний раз делали ремонт, а потом сказала:
— Хорошо, вы меня убедили…
В глазах его загорелся огонь надежды.
— Что есть смысл поразмыслить над возможностью нашего
сотрудничества, — продолжила я и попросила: — Дайте мне всего один день.
Владимир Владимирович изобразил удивление:
— Как? Разве вы мало думали?
— Послушайте, — возмутилась я, — не мелочитесь, прошу всего
день, шляпку дольше выбираю, а тут о жизни моей идет речь. Вдруг выйду на
связь, и сразу же меня того!
— Чего?
— Сами знаете чего. Я же единственная могу об их организации
рассказать, к тому же задания не выполнила. Кто их знает, вдруг они уже к
смертной казни приговорили меня. Боюсь и храбро этого не скрываю!
На самом деле я понятия не имела где должен ждать меня этот
мифический связной, да и самого связного у меня на примете еще не было. Из суеверия
побоялась вперед забегать и раньше времени ничего не планировала.
Владимир Владимирович некоторое время пытался к скорому
решению меня склонить, а потом махнул рукой и сказал:
— Так и быть, думайте, но помните, что у вас есть сын,
который сильно без мамы скучает.
Тут же мелькнула мысль: “Всю оставшуюся жизнь будет без меня
скучать, если сейчас что-нибудь не так придумаю.”
С этой мыслью я в свою камеру и отправилась. Состояние было
нервическое. Предстояло разыграть спектакль, содержание которого неведомо ни
одному актеру.
Разумеется, никому, кроме меня.
Впрочем, на тот момент и я не ведала, не могла придумать ни
одного действия будущего спектакля, а потому ужасно нервничала.
Голова пухла от мыслей — состояние для меня непривычное.
Вопросов возникало невообразимое множество. Где должен состояться этот
спектакль? Сколько в нем будет участников? И так далее и тому подобное.
На первый план, конечно же, рвался вопрос: кто будет играть
главную роль? Сама я играть главную роль не собиралась. Прекрасно пою, еще
лучше танцую, но театр не моя стихия, к тому же сама играть роль связного я
никак не могла, следовательно требовался актер, желательно умный, храбрый и
талантливый.
