Пока я разглагольствовала, вино делало свое дело:
пропитывало меня уже столь необходимым моему организму теплом, пропитывало,
пропитывало и пропитало. Вино было так себе: не “Беерауслезе” и не ”Айсвайн”,
но на душе сразу как-то порозовело; тут же вспомнилось, что я уже несколько
дней как женщина одинокая. И полковник уже не казался таким противным.
“Да он милашка, — подумала я, — настоящий милашка. Ишь какие
у него синенькие глазки. Ангел! Чистый ангел! Жаль, теперь будут у него
неприятности. И жаль, что я ничем не смогу ему помочь.”
Полковник заметил, что я воспряла и приступил к допросу.
— Софья Адамовна, — сказал он, почему-то кивая на пустой
стакан, — зачем вы это сделали?
Я опешила:
— Как — зачем? Чтобы почувствовать себя человеком!
Полковник не стал скрывать своего изумления и воскликнул:
— Да неужели нет для этого других способов? Особенно для
такой милой и красивой дамы как вы, умной и народом любимой.
Должна сказать, что он смотрел на меня ласково, как на
покойника.
— Есть и другие способы, — ответила я, настраиваясь на приятную
беседу, — но выбрала этот, как самый оптимальный и доступный.
Полковник еще больше изумился:
— Вы считаете этот способ самым доступным?
Я поймала себя на мысли, что мне приятно его изумлять, с
этим чувством и дала ответ.
— В данный период моей странной жизни — да, — ответила я, и
полковник схватился за голову.
— Бедная женщина! — завопил он. — Вы так запросто мне в этом
признаетесь?
— А почему бы и нет? Что в этом такого? Я не совершила
ничего исключительного, ничего такого, чего не сумел бы любой.
— Вы полагаете, любой решился бы на такой безрассудный
поступок? — окончательно изумился полковник.
— Да что же здесь безрассудного? — начала уже изумляться и
я. — Всего лишь стакан вина для поправки здоровья. Боюсь, все безрассудное я
совершила вчера.
Когда бы не так, так и говорить было бы не о чем.
Бедный полковник так странно себя повел, что я струхнула.
Кто его знает, работа у него тяжелая, не у каждого нервы выдержат, неровен час
тронется умом, если еще не тронулся. Боюсь, трогается прямо на моих глазах.
Примерно то же, вероятно, он подумал и обо мне. Подумал и
спросил:
— Софья Адамовна, официальной информации об этом нет, но
скажите прямо: вы никогда не обращались к психиатру?
— Да с чего бы это? — рассердилась я. — Что навело вас на
такую дикую мысль?
— Да ваши странные рассуждения. Какое отношение имеет стакан
вина к покушению на президента?
— Абсолютно никакого, — заверила я.
— А что же безрассудное вы совершили вчера?
— Напилась вдрабадан, — с необъяснимым оптимизмом сообщила
я.
— И все? — опешил он.
— А вам этого мало?
Полковник без всякой видимой причины вдруг вышел из себя,
покраснел, хлопнул по столу кулаком, да как закричит:
— Так что же вы мне голову морочите?!
“Сейчас начнут бить!” — подумала я.
Глава 3
“Сейчас начнут бить!” — подумала я.
Мое хорошее настроение как ветром сдуло.
— Если вам голову и морочу, то не по своей воле! — зарыдала
я и, заливаясь слезами, напомнила: — До сих пор под столом лежала бы.
Увидев мои слезы, он смягчился и почти ласково сказал:
— Софья Адамовна, прошу вас успокоиться и сосредоточенно
отвечать на мои вопросы.
— Будто не этим занималась до тех пор, пока вы не начали на
меня кричать, — ответила я и подумала: “А ласка его преступна и необъяснима. Он
же на службе у президента, на которого покушалась якобы я, террористка.”
Уж не знаю какой я там писатель — инженер или не инженер
человеческих душ — но любого собеседника вижу насквозь, потому и дожила до
зрелых лет, сохранив ум ребенка. Может и не открою секрета, но скажу: в то
время пока взрослые думают, что успешно обманывают своих детей, их дети успешно
обманывают этих взрослых, и именно потому, что видят их насквозь. Что касается
полковника, то я ясно видела, что нет на свете той силы, которая смогла бы его
убедить, что в президента из гранатомета жахнула не я.
— Вот, Софья Адамовна, почитайте, — и он протянул мне
приличную стопку бумаг.
Признаюсь: читать настолько не люблю, что порой сомневаюсь,
умею ли вообще читать. Писать — пожалуйста, это вам сколько хотите, но чтобы
читать — нет уж, увольте.
— Нет уж, увольте, — воскликнула я, шарахаясь от его стопки.
— Не умею читать!
Полковник растерялся.
— Но вы же каким-то образом писатель, — напомнил он.
Меня поразила его наивность. Будто не в одно время живем.
Будто современный писатель пишет так, что его можно заподозрить в грамотности.
Потому современный писатель так и пишет, что своих книг не читает, просто не
успевает порой, а тот, кто их читает, не знает где этого писателя найти, чтобы
рассказать ему все, что он о нем…
Впрочем, я дала себе клятву неприличных слов не употреблять,
поэтому вернемся лучше к полковнику.
— Софья Адамовна, у вас высшее образование и не одно, —
рявкнул он, — так что прекратите ерничать и давайте работать!
— Ха, работать! Да если бы я хотела с вами работать, то
сразу бы и пошла в КГБ, еще тогда, в детстве, когда вы мне предлагали. Да если
бы я вообще хотела работать, то и работала бы себе, а не книжки писала…
Впрочем, давайте, так и быть прочту, — сжалившись над полковником заключила я —
бедняга уже покрылся испариной и красной рябью какой-то странной пошел. —
Давайте вашу стопку. Ради вас прочту. И прочла.
Кошмар!
Ужас!
Мне срочно понадобился второй стакан вина, потому что это
была моя биография. Я-то считала, что жизнь удалась и даже кое-какими местами
собой гордилась, а тут вдруг читаю про бездарно потраченное время, лаконично
уложенное в тонкую стопку страниц и названное моим бытием…
Господи, неужели это все мое?!
Ужас!
Иначе и не скажешь.
Я с трудом дочитала до конца и вопросительно посмотрела на
полковника:
— Ну? И что из этого следует? На что вы этим намекаете? — я
гневно потрясла прочитанными страницами.
