Сумитомо остановился. Окинул взглядом дорогу, плавно
обнявшую пруд. Залюбовался акварелью воды.
“Дремлют до прихода ветерка блики пруда,” — начал слагать он
стихи.
Осознал убожество слов.
“Безысходность… Безысходность, всегда безысходность. Не
выразить звуками, не объять душой немыслимое совершенство мира, рвущее душу, и
тут же наполняющее ее прекрасным покоем… Лишь человек… Его мысли, слова, дела…
Но и он — малая частица мира. Совершенного мира, ибо сложен он из бесчисленного
множества мыслимых и немыслимых несовершенств, образуя в сумме их новое
качество… Но тогда… Тогда и он, Сумитомо, соучаствует в создании совершенства.
Значит, оправдано, необходимо и его присутствие в мире… Равно как и
отсутствие!”
Солнечный луч скользнул по лицу Сумитомо, вернул к
насущному. Сегодня, в двенадцатый день лунного месяца, должно явиться в дом
отца. Следует спешить.
Еще туманились очарованием глаза, но слух возмутил
диссонанс, позвякивание за спиной.
Сумитомо обернулся.
В центре лужайки, в кольце старых деревьев бросил циновку
воин. Покачиваются пластины брони. Злобная усмешка перекосила лицо. Лишь
двадцать шагов до него.
Воин уселся, бесстрастно рассматривая Сумитомо. Указал рукой
на свободный край циновки.
“Приглашает к беседе? Но кто он? Откуда? Только что не было…
Зачем он здесь? …”
Сумитомо опустил глаза и… жгучая волна ярости! Удушающий,
лишающий рассудка гнев!
Меч незнакомца, приглашающего к беседе, лежит на циновке
обращенный рукоятью к Сумитомо. Неслыханная наглость! Непереносимое,
нестерпимое оскорбление!
Быстрее молнии метнулся Сумитомо, блеск клинка опередил крик
ярости. На бегу укололо:
“… сегодня, двенадцатый день месяца… восток несчастливая
сторона… атакуя противника, угрожаю мечом востоку…”
Он стремительно изменил направление. Переориентировал атаку.
Сместился на бегу влево, заходя с севера. Древнее суеверие вызволило из
ловушки.
Воины!
Два десятка их выступило из-за старых деревьев. Безрассудная
ярость схлынула.
“Западня, — осознал Сумитомо. — Едва не угодил в ловушку.
Верная оказалась примета. Нельзя атаковать на восток.”
Стоя спиной к пруду, недосягаемый для противника, он обрел
возможность оценивать. Взвесить противостоящую силу. Избрать тактику боя.
Нет сомнений! Воины ищут схватки с ним, с Сумитомо. Но
схватки ли? Это не бойцы! Убийцы! Подло напали из засады!
Самураи не избегают боя, но все должно иметь смысл. Смысл —
в традициях. Так утверждал Конфуций.
Сумитомо поднял меч на уровень глаз, вытянул его в сторону
противника. Прокричал боевой клич. Следуя рыцарскому кодексу, громко известил:
— Я, Сумитомо Фудзивара, потомок великого рода Фудзивара…
Ему не дали закончить. Неизвестные, презрев традиции, ринулись
в атаку. Безымянными, как варвары пошли в бой. Неравная схватка. Много врагов.
Так что же?
Сумитомо один!
Так что же?
В Бусидо воплотился смысл жизни.
Великие цели!
Великие истины!
“… самурай никогда не сражается в одиночку, рядом с ним,
плечом к плечу, стоят мужчины его рода. Ныне здравствующие, давно умершие и еще
нерожденные…
… самурая никогда не смущает число врагов. В любой момент
схватки он бьется с одним лишь противником…”
Боги даровали желаемое. Сумитомо наказал обидчика первым.
Вклинился между воинами, достигшими центра поляны, легко отразив удары клинков.
Прорвался к человеку с циновки, бесцеремонно оскорбившему его.
Держа меч, обращенным вбок, позволил противнику сделать
выпад. Почувствовал клинок врага в опасной близости от левого плеча. Резко
повернул собственный меч.
Отточенная сталь лизнула лишь кожу противника, разрубив
завязки шлема. Но Сумитомо знал — обидчик мертв. Умрет, коснувшись земли. Пока
падает — жив.
Неукротимый дух воинов Фудзивара, доблестно павших и еще
нерожденных, взывал. Зов этот жег душу. И Сумитомо продолжил:
— Я, потомок Фудзивара Ёранга, который в битве с Тайра,
раненый пятью стрелами продолжал сражаться за дворец Микадо…
Вновь не дали закончить. Отступив за поверженного врага,
Сумитомо застыл в стойке. Окружения не удалось избежать. Он размял кисть руки,
превратил меч в сверкающую стену стали.
Веерная защита!
Аплодируй сенсей Хосокава, великий мастер Кендо! Ученик
достоин тебя!
Что Книга пяти колец?!
Это искусство выше!
Постигнут Путь Меча!
“Если вы осознаете путь стратегии, для вас не останется
непонятного…”
Но верно и иное:
“Человек способен сделать Путь великим, но великим человека
делает не Путь.”
Длинным мечом разит противника Сумитомо, стиль двух мечей,
школа Нитро-рю. Два клинка — помеха в схватке с вооруженной толпой.
Без устали мечется превосходная сталь. Верна рука Сумитомо.
Спрессовалось время, сгустилось. В зачарованном пространстве скользит Сумитомо,
быстрый, среди медлительных. Божественно прекрасен, неуловимо стремителен
смертельный танец.
Шаг — взмах меча — стойка… Шаг — взмах…
Редеют ряды врагов.
Взмах меча и… приник лицом к ногам Сумитомо, захлебнувшись
кровью, низкорослый воин. Лицо свирепое, в глазах смертный ужас. Меч поразил
горло, лишив руки, сжимавшей клинок.
Стараясь не сбивать дыхания, после каждой победы превозносит
свой род Сумитомо.
Прославленный род!
Великие воины!
Есть что сказать!
Сумитомо дошел до отца:
— Я, Сумитомо Фудзивара, сын Фудзивара-но Томоясу.
Непревзойденного воина. Великого философа и поэта. Императорского советника…
Атака! Взмах меча…
Сталь клинка рассекла одоси — шнуры брони, вайдате. Сумитомо
поразил врага в обнаженную грудь.
Пришла пора личных заслуг. Два воина лишь могли теперь
слышать Сумитомо. Два мастера Кендо.
“Великим человека делает не Путь.”
Сумитомо усмехнулся недобро. Принял решение — обнажил второй,
короткий меч. Против правил. Против канонов нитро-рю, но два умелых воина
совсем не то, что один боец-мастер.
