— Лично я рассматриваю эту биографию как второе доказательство
вашей причастности к покушению на президента, — скорбно сообщил он мне.
Скорби его я не разделила, вместо этого возразила самым
решительным образом.
— Какое второе доказательство? — возмутилась я. — У вас и
первого-то нет! О моей же причастности к покушению на президента и вовсе
говорить смешно. Я под столом в объедках салата лежала когда в него тот, в
фуфайке, из гранатомета целился. Кстати, дрянь салат. Люблю свою Любку, но за
некоторые дела поотбивать бы ей руки.
— За какие дела? — неожиданно заинтересовался полковник.
Польщенная, я сообщила:
— Да не так уж и много этих дел. Первое дело: зачем так
много детей нарожала Любка? Вот за что руки не стыдно поотбивать! Разве может
получиться шедевр, да что там шедевр, хоть что-нибудь приличное, когда
штампуешь в таком количестве? Это уже ремесло какое-то, серийное производство,
честное слово. Уж лучше мастерски произвести на свет одного, как это сделали мои
родители. Так сделала и я: написала парочку книг и теперь всем хвастаю, что
писатель. Любка же ни в чем удержу не знает. Боже, даже сосчитать невозможно,
сколько у нее детей. Старшая Олеся, потом идет… Нет! Я и по имени-то их всех не
упомню, она же воспитание им как-то дает. Поразительно! И никакой помощи от
государства! Президент наш черт-те кому награды и денежные премии раздает,
только не моей Любе. Попробовал бы сам хоть раз родить, так может понял бы
почему его народ убывает…
Полковник, заметно нервничая, мою речь прервал:
— Софья Адамовна, давайте ко второму делу перейдем.
— Давайте, — согласилась я и тут же перешла к салату. —
Никогда не умела делать салатов Любка. Вот за что руки нужно поотбивать! Еще
бабушка моя, покойная Анна Адамовна, говорила, попробовав однажды коварно
подсунутый Любкой салат. “Милочка, — ей попеняла она, — но это уже кто-то до
меня ел.”
На мой взгляд, сказано блестяще, но полковник почему-то
разочарованно вздохнул и занервничал пуще прежнего.
— К салату мы вернемся чуть позже, — прерывая меня, заверил
он, — теперь же давайте поговорим о вашей биографии. Уж очень занимательна она.
— Занимательна? — удивилась я. — Да чем же?
— Биография типичной террористки.
— Господи! — горестно завопила я. — Слышал бы мой муж! Как
бы он с вами согласился!
— Кстати, где он сейчас? — заинтересовался полковник. — Дома
его не оказалось.
Передать не могу в какое я пришла изумление: думала — там
знают все. Нет, я слышала, что спецслужбы от хронического безденежья в очень
плачевном состоянии, но не подозревала что положение их так плохо. Если они не
в курсе где мой Евгений, хотя об этом судачат все мои друзья (а их без труда
наберется четверть Москвы), то что же говорить об Америке? Что эти спецслужбы
могут узнать о ней?
Плохо! Плохо мы платим налоги! Да и мало нас, в чем сами же
и виноваты. Пора повернуться лицом друг к другу, пора уже задуматься о будущем
нашего многострадального государства, как это сделал муж Любы. Давно пора, тем
более, что враг не дремлет, а кто враг — знают все. Это знают уже и в Европе.
Конечно же мне тут же захотелось развернуть талантливую
(иначе я не могу) дискуссию на очень политическую тему, но взглянув на
полковника, вынуждена была ограничиться примитивным ответом:
— Мой муж у моей подруги.
Полковник сразу удивил меня новым вопросом:
— Что он там делает?
— Уж вы немаленький, — рассердилась я, — могли бы догадаться
и глупостей не спрашивать, не бередить раны у бедной покинутой женщины.
— Простите, — смутился полковник, — не знал, что вы расстались.
— Расстались? — рассвирепела я. — Расстались, это когда по
обоюдному согласию, оба в разные стороны, а когда один остается один, то есть
одна, а другой…
Я уронила голову на стол и залилась такими горькими слезами,
каких и сама от себя не ожидала, тем более по такой ничтожной причине как уход
мужа.
Полковник, явно испытывая неловкость, бросился меня
успокаивать.
— Софья Адамовна, это не самая большая беда, — тяжко
вздыхая, приговаривал он. — В сравнением с тем, что вам предстоит, это даже
пустяк. Это даже счастье, что ваш муж вовремя ушел…
Я рыдала и не улавливала смысла его речей, когда же уловила,
слезы будто корова слизала языком. Я уставилась на полковника и спросила:
— А что мне предстоит?
Он, похоже, даже обрадовался и воскликнул:
— Да-да, давайте вернемся к работе. Скажите, пожалуйста, где
вы взяли гранатомет?
Я задумалась: а и в самом деле, где я его взяла? Ведь под
столом лежала без гранатомета, хоть и в салате. Однако, когда полковник явился,
я этот чертов гранатомет уже держала в руках, точнее, опиралась на него. Вот до
чего доводит пьянство.
Ну? И как я буду теперь выкручиваться?
А почему, собственно, я должна выкручиваться? В нашей стране
презумпция невиновности, следовательно тот факт, что я в президента не
стреляла, будет признан юридически достоверным до тех пор, пока не будет
доказано обратное.
— Чем вы докажете, что из гранатомета стреляла именно я?
Боюсь, найденный в моих руках гранатомет, не является доказательством.
— Если верить биографии, вы прекрасно умеете стрелять, —
торжествуя, сообщил полковник.
— Но не из гранатомета. Меня учили стрелять из пистолета.
Да, из пистолета я прекрасно умею стрелять, но если это доказательство, тогда
арестуйте всех совершеннолетних мужчин нашей страны, а так же все взрослое
население Израиля и всю (без исключений) Чечню. В Чечне стрелять умеют уже и
младенцы. Почему бы не научиться, раз хорошо платят, а платят действительно
неплохо.
— Кто?
— Наши враги, разумеется, кто же еще?
Едва я ляпнула такое, как у полковника на лоб полезли глаза.
— Сколько вам заплатили? — рявкнул он.
Я запаниковала. Господи, ну кто меня тянул за язык? Почему
бы не помолчать?
— Кто?! — еще громче прогремел полковник и для
убедительности хватил кулаком по столу.
Я даже подпрыгнула, старательно демонстрируя пугливость и
кротость, мол какой уж там гранатомет — собственной тени шугаюсь. Однако
полковник не склонен был поддаваться моей пассивной обработке. Он уже имел свое
четкое мнение, с которым расставаться не привык.
— Кто вам заплатил? — устрашающе гремел он.
Я бросила разыгрывать из себя пугливую серну и завопила
похлеще самого полковника:
