— Как вы могли подумать про меня такое?! Я неподкупна! Сама
кого хотите подкуплю!
— Ага! — обрадовался он. — Значит вы из идейных соображений!
— Конечно из идейных, — начала было я, потому что с детства
любила блеснуть идейностью, но тут вдруг осознала, что на сей раз идейность
может сильно навредить и сразу же поменяла пластинку: — Вы с ума сошли! Нет у
меня соображений!
— Как нет? — опешил полковник.
— А вот так! Нет соображений вообще, и идейных в частности.
Без всяких соображений живу, так, тяну лямку по привычке. И не пойму, что вас
столь сильно удивляет. Так живет любой. Можно подумать вы не так живете. И мой
вам совет: даром время не тратьте, а лучше бегите искать мужика.
Полковник удивился:
— Какого мужика? Второй раз вы говорите про какого-то
мужика.
— Вот именно, — обиделась я, — второй раз говорю, а вы и
внимания не обращаете. Мужик в фуфайке. Это же он целился в президента из Любкиного
окна, когда я под столом в салате лежала.
И тут меня осенило: бог ты мой! Это же я президента спасла!
Я!!! Если бы не я, уж мужик не промахнулся бы. Уж не для этого он гранатомет в
Любкин дом приволок, чтобы промахиваться налево и направо.
Я тут же поделилась своими соображениями с полковником,
выдвинув предположение, что теперь, возможно, президент захочет меня
каким-нибудь орденом наградить.
— Так что вы со мной поосторожней, — посоветовала я.
Но он не внял совету.
— Вы мне зубы не заговаривайте, постороннему в дом не
проскочить, — заявил он. — Если мужик в фуфайке был, то куда же он делся?
— Этого сказать не могу, — призналась я. — Может скрылся в
соседней квартире. Может он там живет.
— В соседней квартире живет парализованный, — просветил меня
полковник.
— Он что, не может ходить?
— Может, но только под себя. Он очень парализованный, а тут
из гранатомета стрелять! Намертво человек прикован к постели.
Об этом я знала и сама, даже видела пару раз несчастного,
даже ему посочувствовала, а потому вынуждена была предположить:
— Значит мужик в фуфайке из другой соседней квартиры.
— В другой соседней квартире живет женщина.
— Ну и что? Что мешает женщине укрыть в своей квартире
мужика в фуфайке?
— То и мешает, что она на нюх не переносит никаких мужчин.
Она старая дева.
Вот этого не знала.
— Надо же! — обрадовалась я. — Теперь у Любки будет своя
Старая Дева. Вот когда моя Люба насладится по-настоящему “милым” общением. Так
ей и надо. Будет знать, как мою Старую Деву защищать.
Я бы с удовольствием и дальше развивала эту тему, но,
наткнувшись на грозный взгляд полковника, вынуждена была вернуться к мужику в
фуфайке.
— А вы уверены, что старая дева не приютила того мужика? —
спросила я. — Боюсь, вы неправильное представление имеете об этих самых старых
девах. Они в девах остались вовсе не потому, что пожизненно испытывают
отвращение к мужчинам, а вовсе наоборот: это мужчины пожизненно испытывают
отвращение к тем, из которых и получаются эти самые старые девы. Если брать мою
Старую Деву (я о своей соседке)…
Боже, сколько я здесь имела сказать! И сказала бы, но не дал
полковник — как много он потерял.
— Старую деву оставьте в покое, — сказал он. — Мы тщательно
осмотрели у нее каждый сантиметр. Мужиками там и не пахнет.
— Тогда остается последняя квартира, — заключила я. —
Насколько помню, на лестничной площадке было четыре двери.
— Да, — согласился полковник, — но в четвертой квартире
живет ваш покорный слуга.
— Вы?!
— Совершенно да.
Это был удар, но я не сдалась и героически предположила:
— Значит мужик в фуфайке убежал на другой этаж.
— Мы обыскали весь дом и не нашли посторонних. Из дома никто
не мог убежать. Здесь я дам любые гарантии.
Услышанное озадачило меня, уже было собралась задуматься, да
полковник не позволил: опять как завопит:
— Признавайтесь, где взяли гранатомет?!
Я подпрыгнула уже нешутейно — так и заикой случиться
немудрено. Сильно испугалась, рассердилась, даже озлобилась и закричала.
— Тьфу на вас! — завопила я. — Разве можно так внезапно
реветь? Так недолго стать и припадочной. И сколько можно признаваться?
Призналась уже: гранатомет мне подложил тот мужик. Он целился, я увидела и
прыгнула на него. Своей жизнью, между прочим, рисковала. Только поэтому мужик и
промахнулся.
Полковник смотрел на меня без всякой веры, но все же
успокоился и спросил:
— И что было дальше?
— Бабахнуло. Дальше не помню ничего. Скорей всего он дал мне
по голове, если я раньше чувств не лишилась. Обычно так и случается, сначала
лишаюсь чувств, а потом уже получаю по голове. Да, думаю было именно так. В
общем, дал по голове, сунул гранатомет в мои руки и сбежал, подлец.
Полковник снова начал выходить из берегов.
— Куда?! Куда сбежал?! И вверху и внизу охрана, — завопил
он.
Я пожала плечами:
— Ну уж не знаю. Не могу же я за вас работу выполнять. Это
уж вы сами догадывайтесь, куда он, злодей, сбежал.
— Вот мы и догадались, — обрадовал меня полковник. — Из
гранатомета стреляли вы.
— Я?!
— Больше некому.
Глава 4
Ха! На президента покушалась я!
Я!!!
И почему я?
Только потому, что больше некому?! Мало ли ЧТО больше некому
сделать в нашей стране, так и то, выходит, все сделала я! Только Я! Одна Я!!!
Чепуха! Чушь! Андроны едут!
Но с другой стороны полковник с такой уверенностью глупость
свою сообщил, что мне сделалось дурно. Даже принялась память свою ворошить: кто
знает, может по пьяни и в самом деле черт попутал?
Да нет же. На новоселье я трезвая пришла, и никакого
гранатомета со мной не было. Значит не приснился мне тот мужик в фуфайке.
Теперь я даже вспомнила, что он в черной вязанной шапочке был.
— Понимаю, — воскликнула я, — легче всего обвинить
беззащитную женщину! Гораздо легче, чем найти сбежавшего преступника. Только
вынуждена вас сразу огорчить: хоть убейте меня, на своем стоять буду: стреляла
не я, а мужик. Зараза взял и растворился. Очень быстро, а я за него страдай.
