— Знаешь, что, Рыжик? Ты всю жизнь читала совсем не те книги.
— Уж не собираешься ли ты утверждать, что я недостаточно образованна?
— Я собираюсь заявить, что тебя ожидает уйма неприятностей, если ты не прекратишь дразнить меня.
— То есть?
Ангельским выражением лица она напоминала невинного младенца, хотя лукавые искорки в глазах выдавали Бетси. Она-то хорошо знала, как воспламенить влюбленного Джона.
— Осторожнее, Рыжик, ты имеешь дело с мужчиной, который еще до недавнего времени ложился спать в одинокую холостяцкую постель, мечтая о женской ласке.
— Вот я и пытаюсь тебя вознаградить, Джон.
Она привычно накрыла его руку своей маленькой гладкой ладонью.
— Ты человек с самыми огрубевшими руками, какие я когда-либо видела, но при том, Джон Стэнли, эти же руки способны быть невыразимо нежными, а сам ты — бесконечно милым.
— Милым я не умею быть, — отрезал Джон. — И я не джентльмен и вовсе не собираюсь им стать.
— То есть я могу не быть леди, верно?
Как бы в подтверждение своих слов Бетси сильным движением запрокинула его голову и стала осыпать поцелуями глаза, губы, шею, широкую грудь Джона…
— Прочь манеры высшего света, — воскликнула она, — долой боязливые девичьи «ахи и охи». — И град страстных горячих поцелуев вновь обрушился на оторопевшего Джона.
Дыхание Джона становилось все более прерывистым. Он обнял Бетси за талию, но тонкая и нежная, как паутинка, ночная рубашка, явилась преградой, и Джон осторожно снял ее.
— Бетси…
— Ш-ш…
Железные мускулы его рук под ее ладонью становились мягче. Кончиками пальцев Бетси разглаживала и массировала его натруженное тело.
— У тебя сильное, хорошо сложенное тело, — похвалила Бетси, целуя гладкое плечо без шрамов, — но словно окаменевшее. — Наконец под жаркой влажной кожей натянутые связки тихо дрогнули, и напряжение спало. — Джон, ты должен серьезно позаботиться о себе, — заметила она обеспокоенно.
— А… как?
— У меня есть некоторые соображения.
Бетси нежно поцеловала другое плечо, обезображенное красным выпуклым шрамом, оно было такое же окаменевшее.
— Во-первых, тебе необходимо расслабить свои мышцы. — Под кожей у Джона шейный мускул напрягся, как широкий канат. — Нет, так ты ничего не достигнешь. — Снова посыпались целебные поцелуи, пока у него не вырвался стон наслаждения.
— Какое чудо ты сотворила со мной, дорогая.
Бетси в порыве любви и сострадания опустилась на колени и, склонившись над Джоном, осыпала легкими поцелуями его талию, узкие бедра. Она словно совершала обряд, кружась над ним, как огромная белая чайка.
Джон замер и положил ладонь на ее пушистый затылок.
— Поднимайся ко мне, — взмолился он.
— Разве я что-нибудь делаю не так? — прошептала Бетси, и ее поцелуи изменили направление, пока губы влюбленных не слились воедино.
— Если хочешь довести меня до безумия, то ты близка к цели, — прошептал Джон, изнывая от нестерпимого желания.
— Хочу!
Бетси в это мгновение олицетворяла собой богиню любви. Она была чувственна, как искусительница, соблазняющая праведника. Джон — мужчина, а хрупкая женственная Бетси играла главную роль в их любовном дуэте. Она парила над ним, поднятая волнами страсти, высокой и чистой, как пламя.
— Остановись! — взмолился Джон. — Я не вытерплю этой сладкой муки.
— Посмотрим! — Она провела ладонью вдоль его живота.
— Это уже опасно, Рыжик, — предупредил он.
Джон уже не владел собой. Он испытывал небывалые запредельные ощущения, каких не знавал прежде.
— Боже мой, Рыжик! — только и успел вымолвить Джон, как вспыхнул ослепительный свет, и они погрузились в какую-то сказочную бездну…
Бетси дремала, когда зазвонил будильник. Ей приснилось, что не Пруди, а она сама родила двух близнецов — больших, крепких белокурых мальчишек. У них голубые глаза матери и обаятельная улыбка Джона. Словно проникнув в сновидение Бетси, Джон зашептал что-то невнятное и спрятал голову в теплом изгибе ее шеи.
— Который час?
— Еще только пять, — шепнула она, нежась в его объятиях.
— Уйма времени. — Он поцеловал ее и закрыл глаза.
— Джон, мне пора.
— Не волнуйся, моя милая. Я отпущу тебя, прежде чем хоть одна из этих маленьких рыжекудрых негодниц раскроет глаза.
— Но твои колени…
— Сейчас мне гораздо больше хочется узнать: сколько требуется поцелуев, чтобы довести тебя до такого состояния блаженства, в каком был я этой ночью.
Бетси слегка погладила светло-каштановые баки Джона.
— Ты и не был в таком состоянии, просто… опьянел от моих ласк.
— Вы нечестно играли, леди: соблазняли мужчину, когда он почти лишился воли. А теперь пришел мой час…
Страстный порыв Джона, похожий на ураган, накрыл Бетси. Она хотела принадлежать ему всем своим существом, каждой клеточкой тела. Бетси готова была подарить ему не только себя, а весь подлунный мир, солнце, небеса, звезды. Она была охвачена эйфорией невыразимой любви. Бетси казалось, что время остановилось, а терпение ее иссякло. Она торопила Джона.
Но Джон больше не сдерживал себя. Его ласки были грубовато-дерзкими. Его губы, руки проникали в самые потаенные, заповедные уголки послушного тела Бетси, которое повторяло как эхо каждое движение влюбленного.
— Ах, Рыжик, — раздался его страстный шепот. — Мне так недоставало тебя.
— И мне недоставало тебя, — ответила она. — Очень.
В этот миг наслаждение, переполнявшее Бетси, перешло в экстаз. Ее лоно жаждало его мужского естества, точно цветок — солнца. Она задрожала, почувствовав, что Джон властно овладел ею… Прозвучал последний аккорд симфонии плоти, повинуясь вечному закону Природы.
— Джон? — позвала она.
— Да? — отозвался он внезапно помолодевшим голосом, в густом звуке отразившим и блаженство, и, пожалуй, немного мужского самодовольства.
— Теперь я твердо уверена: я люблю тебя, — недрогнувшим голосом произнесла она.
Джон шел по тропе, ведущей к укромной полянке у старой каменоломни. Он уже забыл, какая умиротворяющая тишина царит в природе. Человек легко отвыкает от нее в шуме, грязи и суматохе больших городов. И Джон иногда месяцами не вспоминал эту зеленую полянку. И Бетси.
Теперь же все его мысли сосредоточились на его первой — и, по существу, единственной — любви. Перед его сердечной памятью пронеслись дорогие картины: Бетси наклоняет голову и слегка хмурится, перед тем как рассмеяться. Вот беззаботно хихикает словно ее дети, которых она обожает, всех четверых. И Господи помоги, вот она предлагает ему прощение, убежденно и свободно, как и свою любовь.
