Я выключила диктофон и сказала:
– Среди предъявленных ему фотографий он выбрал твою, Дарья. Что ты на это скажешь?
– Что очень много похожих людей, – равнодушно ответила она. – И это еще ни о чем не говорит.
– Ой, придется вас все-таки сводить! – сказала я.
– Поторопился я, значит, – негромко сказал Сомов.
– Странно, если бы было по-другому. При вашем-то характере, – заметила я. – А вот если бы с этой славной троицей сначала поговорили по душам, разобрались бы.
– Ладно, вот за это тебе спасибо, – Сомов поднял на меня глаза, – а перед Морозовым я извинюсь, что тогда его так нагнул! Сегодня же к нему съезжу и извинюсь!
– И за меня тоже, что я ему пощечин надавала и ни одному его слову не поверила, – поддержала мужа Зоя Федоровна.
– Ну, это уже ваше дело, – сказала я.
– Ну, говори, что было дальше, – потребовал Сомов.
– Очень много интересного, – многообещающе сказала я. – Я еще и до середины не дошла, – и продолжила: – Итак, приехав в Москву и поселившись в отдельной квартире, Дарья изменила имя на Марианна. С первых же дней в инязе она пыталась заарканить стоящего жениха, но оказалось, что пусть и смазливой, но деревенской девке это очень трудно сделать – в Москве существует определенный круг, куда со стороны попасть невозможно. Наконец ей повезло, и она подцепила Максима Кленова, сына начальника отдела из МИДа, который сам учился в МГИМО. Он клюнул на ее красоту и провинциальную наивность и женился, причем вопреки воле родителей. Дарья позвонила Морозову и приказала ему приехать на свадьбу, потому что того требовали приличия. Про деда с бабушкой она благополучно забыла и решила, что отец – директор самого крупного в Тарасове универмага – еще куда ни шло, но вот деревенская родня? Нет! Это уже лишнее! На свадьбе, куда Морозов вынужден был приехать, он ей сказал, что теперь она и без его денег обойдется, а она сообщила ему, что бумаги, которыми дед с бабкой шантажировали его много лет, теперь у нее и уж от нее-то он так просто не откупится. Вероятно, она украла их тогда, когда приезжала к Жадовым попрощаться перед отъездом в Москву.
– Ложь, – хладнокровно заявила Дарья. – Я ничего не крала!
– Ну, значит, они тебе их сами отдали, – отмахнулась я. – Хотя твоя бабка, стоя на коленях перед отцом Геннадием, крестилась и божилась, что бумаги украли. Правду, выходит, говорили, что Жадовы и господу богу в лицо соврут и не поморщатся. Ну да бог с ними. Но с того дня Михаил Антонович должен был посылать Дарье каждый месяц по тысяче долларов.
– А не жирно ли для девчонки? – спросил Сомов.
Ни он, ни Зоя Федоровна демонстративно не смотрели в сторону сына и ни о чем его не спрашивали, а Игорь Николаевич продолжал сидеть все в той же позе и в разговоре не участвовал, словно его это и не касалось. «Эх, бедолага! – подумала я. – Знал бы ты, сколько тебе еще выслушать придется!» Жалко мне было Дроздова до слез, но я решила не тревожить его вопросами, да и не требовалось мне его участие.
– А куда ему деваться было? – спросила я и пожелала: – Не дай вам бог в его шкуре оказаться!
– Ну со мной такой номер не прошел бы! Я бы всем троим шеи посворачивал как цыплятам! – зло бросил Сомов.
Я могла бы ему сказать, что именно поэтому он вор в законе, а Морозов депутат облдумы, но воздержалась, ограничившись замечанием:
– Так у вас с ним характеры разные! – И стала рассказывать дальше: – Дарья быстренько родила дочь и тут же сбагрила ее на руки матери Максима. Она ее даже не кормила, чтобы фигуру не портить! Вот эдакая своеобразная материнская любовь! Дарья мечтала о блестящей жизни в Лондоне или Париже, но тут скоропостижно скончался ее свекор и радужные перспективы накрылись! Вместо Европы Кленова распределили в Африку, и то только потому, что за него попросили друзья отца. Дочь Дарье была совершенно не нужна, и она, объяснив тем, что там плохой климат, оставила ее бабушке. Замечу сразу, что она не навещала ее даже в отпуск, предпочитая развлекаться за границей в Европе, а вот Максим любил дочь без памяти и проводил около нее каждую свободную минуту. Через несколько лет его перевели в бомбейское консульство, и вот Дарья, маясь в Индии от безделья, сначала бросалась из стороны в сторону, меняя одно увлечение на другое, а потом решила заняться йогой! Позанималась она немного и тут!.. Тут ей предложили изучать Камасутру. И она согласилась.
– Между прочим, Камасутра – это искусство, – высокомерно заявила Дарья. – Оно ничуть не хуже пения, рисования или танца. Это высокое искусство любви, и в нем нет ничего постыдного.
– Смотря к каким последствиям приводят занятия этим искусством, – сказала я. – В твоем случае они были катастрофические.
– А вот этого ты знать не можешь! – уверенно заявила она мне в лицо.
– Я? – переспросила я. – Да, я этого знать не могла, но узнала же! Могу даже сказать от кого. От Морозова! Он нанял частного детектива, который не спускал с тебя глаз, когда ты бывала в Москве, а потом и вовсе сумел познакомиться и подружиться с твоей свекровью, которая знала из писем сына о его «счастливой», – язвительно произнесла я, – семейной жизни и твоих похождениях. Да и сослуживцы покойного мужа тоже ей много чего рассказывали. Так что он получал информацию из первых рук.
– Бедный мальчик! – со слезами в голосе сказала Зоя Федоровна. – Какое счастье, что Игорь не оказался на его месте!
– Да, – согласилась я. – Можно считать, что, несмотря ни на что, Игорь Николаевич тогда сравнительно легко отделался.
– Зоя, – хмуро сказал Сомов, – не отвлекай Татьяну. Продолжай, – потребовал он.
– Продолжу, – согласилась я. – Но не скажу, чтобы с большим удовольствием! На чем я остановилась? Ах да! На Камасутре. И вот таких, жаждущих приобщиться к великим тайнам Востока, женщин набралось несколько человек, но... Все они почему-то были женами дипломатов. Сначала они изучали теорию, но вскоре им предложили перейти к практическим занятиям – и они радостно перешли!
– Это они, что же, мужьям своим изменяли? – с ужасом спросила, не удержавшись, Дроздова, на что Сомов только тяжело вздохнул.
– И с большим энтузиазмом, Зоя Федоровна, – выразительно сказала я. – Дарья была способной ученицей и охотно делилась полученными знаниями, а точнее, приобщала к высокому искусству Камасутры, – ехидно выговорила я, – всех мужчин консульства, кто на это только соглашался. И очень скоро Максим стал столь ветвисто рогат, что ходил, не поднимая головы и глядя исключительно в пол.
– Убивать таких мало! – гневно выпалила Дроздова. – Собственного мужа ни за что ни про что так опозорить!
– Она привыкла жить так, как ей хочется, и не считаться ни с кем и ни с чем! – объяснила я. – А потом выяснилось, что этот кружок эротического домоводства был организован заинтересованными спецслужбами, которые эти практические занятия и снимали на видео. Затем была банальная вербовка, и одна из этих женщин, поняв, в какую пропасть свалилась сама и увлекла своего мужа, повесилась, но перед этим оставила предсмертное письмо, в котором все и рассказала. Скандал был страшный! Дарью в 24 часа отправили в Россию, а ее несчастный муж, карьеру которого она навсегда погубила, еще остался там сдавать дела.
