Два года назад, когда Жанна с компаньонкой приехали в Марейль и оказались вдруг весьма богатыми женщинами, Элоиза настояла на том, чтобы пошить для Жанны несколько чудесных платьев, и с неохотой согласилась на одно для себя. Неизвестно, что предстояло в будущем, никто не знал, когда возвратится Раймон и чего он захочет – возможно, ежедневных выездов в парижский свет. А богатая женщина, которая раз за разом появляется на людях в одном и том же платье, вызывает лишь насмешки. Другое дело, когда вы бедны. Но бедность, похоже, осталась позади.
И вызванная из Парижа портниха с помощницами пошила для Жанны платья, настолько красивые, что к ним страшно прикасаться было, не то что ходить в них. И, как они ни нравились девушке, она упросила швею изготовить еще несколько нарядов – попроще. Их и носила. Они вполне подходили для Марейля и для приема редких гостей, таких, как Бальдрик де Феш. Обувь также велела изготовить удобную, ту, в которой можно и по дому ходить, и в сад податься, – а не почти невесомые шелковые туфельки, готовые, кажется, развалиться от дуновения ветерка.
В эти дни, наполненные веселой суетой, Жанна находила время, чтобы проводить его с Раймоном. Он сам шел навстречу – предлагал прогулку в саду или же беседу за чаем в гостиной, и Элоиза неизменно и деликатно исчезала, чтобы оставить супругов вдвоем. Жанна видела, как трудно Раймону продираться сквозь условности светской беседы (письма он в необходимом стиле писать умел, а с общением на словах выходило хуже), и помогала ему, стараясь выбирать темы, которые действительно можно долго обсуждать, не произнося при этом множество пустых слов. Бродячие комедианты давно уже осмеивали дворян, умудрявшихся не сказать ничего существенного за целый вечер и при этом произнести множество фраз, цепляющихся одна за другую, – и осмеивали справедливо. А потому Жанна и Раймон говорили о литературе и музыке, лошадях и урожае, так же как и о множестве других вещей, на которые действительно стоит обращать внимание.
Немногословность Раймона заставляла его ценить те слова, которые он произносит, и Жанна видела, что, даже находясь в добром расположении духа, муж сосредоточен: он чрезвычайно редко говорил не подумав или произносил что-нибудь в сердцах. Пожалуй, его вспышка в саду, когда Жанна помешала его с Норбером тренировке, была самым ярким проявлением его яростной натуры; больше себе Раймон такого не позволял. Он редко повышал голос, при этом слушались его беспрекословно. Жанну это восхищало. Слуги годами не видели хозяина, однако стоило ему появиться, и они на цыпочках бежали исполнять его прихоти, заглядывали ему в лицо, словно охотничьи собаки на егеря. Жанна теперь начинала понимать, отчего Раймона так ценит маршал Гассион.
При этом шевалье де Марейль был напрочь лишен хвастовства и жажды славы; не слава влекла его на поле боя, а любовь к самой войне. Нет, он не любил убивать, как сам написал в письме однажды, но сознание выполняемого долга было столь велико, что заслоняло собою все остальное. Раймон говорил об армии скупо и мало, с неудовольствием, и Жанна старалась обходить эту тему. Тренировки свои шевалье возобновил, однако наученная горьким опытом супруга больше не пыталась искать его в такие часы. Пусть себе размахивает шпагой и доказывает кустам и деревьям, что силен и здоров, вдруг это поможет и вправду выздороветь поскорее.
И – вот чудо! – Норбер потихоньку рассказывал госпоже, что раны затягиваются быстро, а хозяин день ото дня двигается все лучше. Жанна сама это видела: даже походка у Раймона изменилась, он перестал осторожничать и теперь двигался так, словно танцевал с ветром.
Это заставляло сердце Жанны сжиматься от подступающей боли. Он становился все больше похож на того Раймона, которого она увидела тогда в Кремьё. Жанна думала, что ее это обрадует, но на самом деле это ее пугало.
За два дня до назначенной даты бала то легкое и веселое настроение, в котором Жанна пребывала большую часть времени, было грубо нарушено.
Она находилась у себя в комнате, уже закончила утренний туалет и отпустила служанку, когда постучался мальчишка из замковых и принес письмо. Жанна поблагодарила мальчика и отпустила, а сама с подозрением уставилась на послание: воск был украшен знакомым гербом. Родители писали из Кремьё раз в полтора-два месяца, и очередное письмо пришло как раз перед возвращением Раймона. Значит, это что-то срочное.
Жанна распечатала послание и начала читать. Потом закрыла ладонью рот, так что прорвался не крик, а придушенный писк. Пробежала скупые строчки еще раз, дабы убедиться, что не ошиблась, и сразу же позвонила.
– Найди-ка мадам де Салль и вели немедленно прийти ко мне, – приказала она прибежавшей служанке.
Элоиза появилась минут через десять и с порога поинтересовалась:
– Что случилось?
– Читай. – Жанна протянула ей письмо.
Мадам де Салль прочла быстро, поджав губы, а когда закончила, подняла на Жанну задумчивый взгляд.
– Значит, вот как… Упокой Господь его душу…
– Упокой… – эхом отозвалась Жанна. – Мне… так жалко его, но плакать я буду потом. Как ты думаешь, что теперь будет?
– Я не знаю. – Элоиза всегда была честна и не старалась внушить воспитаннице ложные надежды. – Ты имеешь в виду – как поведет себя Кантильен?
– Да.
– Не думаю, что он станет что-то делать. В конце концов, его это совершенно не касается.
– Он был не согласен с мнением дяди. А теперь дяди нет…
– Я не знаю, что предпримет Кантильен, – проговорила Элоиза, пристально глядя на Жанну, – однако мы должны решить, как поступим, если он объявится. Не так ли… Аньес?..
Аньес де Кремьё родилась на севере, в Нормандии, где бо́льшую часть года идут дожди, а проглядывающее солнце приносит тепло и сладкий запах водорослей с побережья. Небольшой дом около Руана, в захолустье, куда редко кто забредал случайно, Аньес любила, несмотря ни на что. С детства она видела вокруг все ярче проступавшие черты бедности, и, хотя мало понимала в этом, старалась не огорчать родителей своими жалобами. Дом, который мог себе позволить Антуан де Кремьё, бывший военный и гвардеец кардинала, даже отдаленно не походил ни на одно жилище богатых соседей. Дряхлеющие комнаты, увешанные рассыпающимися гобеленами, которые даже продать нельзя. Скрипучие лестницы и двери, плохо прилегающие к косяку. Стылый холод в помещениях – дрова экономили, так как они были дороги. Близость моря плохо сказывалась на всем, и столь любимый Аньес запах морской соли означал, что скоро опять что-то придет в негодность.
Аньес была старшей дочкой шевалье де Кремьё и его супруги Сильвии. Обычно роль любимицы отца достается младшей из дочерей, однако в их семье вышло наоборот: Антуан души не чаял в Аньес, тогда как тихая болезненная Жанна оказалась под безраздельным влиянием своей немногословной матери. Девочки-погодки были непохожи в детстве, но с возрастом обретали все больше общих черт, так как дружили всегда и нежно. Бойкая Аньес защищала скромную и всего пугающуюся сестру, которая отчаянно страшилась окружающего мира. Жанне нравилось проводить время в одиночестве, читать, рисовать или вышивать, пристроившись в полутемном уголке. Аньес же бродила по холмам и долинам, заставила конюха учить ее ездить верхом, несмотря на запрет папеньки, а иногда добиралась даже до высокого холма на самом краю владений де Кремьё. Оттуда, с его плоской, обдуваемой всеми ветрами вершины, в ясные дни было видно беспокойное море.
