И неизвестным образом эта бесстрастность лишь закрывала темный огонь, горевший у него внутри и прорывавшийся осторожными, нечаянными вспышками во время разговоров или танцев – огонь, который сквозил в ленивых, словно небрежных, движениях Раймона и к которому хотелось прикоснуться. Видит Бог, сейчас Жанне хотелось бы оказаться подальше от бального зала, там, где нет никого, кроме нее и мужа, и тогда… Элоиза достаточно хорошо наставила ее в вопросах брака, чтобы Жанна понимала, что произойдет, и не боялась этого. Более того: впервые с той встречи два года назад она вспомнила, почему люди желают этого, отчего они готовы затевать ради этого войны и биться насмерть. За другого человека. За любимого человека.
В эпоху, когда страсти вспыхивали и гасли, словно искры на ветру, когда любовь могла возникнуть в одно мгновение, а выражение ее запаздывало в лучшем случае на несколько минут, Раймон де Марейль мог показаться стороннему наблюдателю человеком бессердечным и даже, пожалуй, бездушным. Но Жанна теперь знала, что это совсем не так. Просто его страсть была другой, спрятанной глубоко, осторожной до поры до времени. И что-то в его поведении сегодня и словах подсказывало девушке: время, когда все изменится, не за горами.
Видно, и Раймон почувствовал нечто подобное. Жанна не знала, что он увидел в ней самой, какие ее взгляды и движения сказали ему о ее мыслях, однако шевалье наклонился поближе, к самому уху супруги, и проговорил, лаская кожу дыханием:
– Жанна, вы знаете, что я не люблю находиться в праздной толпе. Так вот: сейчас это снова со мною происходит, однако лишь ваше общество позволяет мне об этом позабыть.
– Я знаю, – ответила она таким же полушепотом, – и не только благодарна от всего сердца, но и ценю это. Хотя и понимаю, отчего вы хотите сейчас оказаться… не здесь.
– Вот как? – Он отступил на полшага, но по-прежнему находился очень, очень близко. – Вправду понимаете?
– А разве вы не предпочли бы сейчас очутиться поблизости от Тионвиля? – спросила Жанна лукаво, давая понять, какого ответа ждет на самом деле.
– Не сегодня. – Раймон взял ее руку и едва прикоснулся губами к перчатке. – Сегодня я хочу быть здесь.
Раймон не солгал Жанне. Он вообще чрезвычайно редко лгал, скорее, не произносил вслух то, что знал и думал о многих вещах, так как не считал их касающимися кого-то, кроме него самого. А сам он принимал наилучшее решение, и советчики ему для этого не требовались. Может, потому таким обидным стал приказ Гассиона…
И предстоящего бала шевалье де Марейль ожидал со знакомой глухой тоской, лишь слегка приперченной любопытством и радостью от встречи со старыми знакомыми. Тоска происходила от ощущения потерянного времени, коим Раймон считал светские увеселения. Конечно, он ранее посещал королевские балы и в ставке герцога приходил на приемы, сопровождая Матильду, свою любовницу; но Матильде искренне нравились люди пустые и мелкие, она обожала разговоры ни о чем и плетущиеся за спинами интриги, и через пару часов сердитый Раймон места себе не находил. После Матильда на него обижалась, высказывая в гневе фразы, смысла которых Раймон не мог уловить. Он знал, что не провинился ни в чем, кроме своих собственных взглядов.
Но Жанне, как выяснилось, не нужно это объяснять.
Он был честен с ней в том, что касается его самого. Она знала, как Раймон относится к балам, и они решили вместе, что законы гостеприимства обязывают их дать прием. И если Раймон сейчас скажет, что хочет подняться в кабинет и провести там остаток вечера, Жанна не станет после обиженно надувать губы и говорить глупости. Не эта женщина. Она понимала, она принимала, и она своим присутствием, словами, действиями помогала Раймону забыть о его скуке.
Ему нравилось ее общество не только потому, что она умела поддержать умную беседу и развлечь кавалера не меньше, чем он – даму. Жанна стала интересна Раймону не из-за того, что она говорила или делала, а из-за того, какой она была. Смелой, сообразительной, открытой, веселой и остроумной, и еще красивой. Очень красивой. От нее было глаз не отвести.
Шевалье де Марейль заметил, что многие мужчины не сводят глаз с его супруги, и с ревнивым чувством собственника постарался сделать так, чтобы Жанна почти все танцы была с ним. Однако Бальдрику, пригласившему хозяйку дома, Раймон не смог отказать. Барон де Феш танцевал не все танцы, так как для некоторых требовались две руки и более быстрые движения, однако, к удивлению шевалье, успешно справлялся там, где его увечье не так сильно бросалось в глаза.
Бальдрик вывел Жанну на середину зала, музыканты заиграли, пары двинулись вперед. Раймон прислонился к стене и скрестил руки на груди, наблюдая за танцорами. Он видел, как смеется Жанна, как ее белокурая головка склоняется к голове Бальдрика, и о чем-то они говорят… О чем? В их общении чувствовалась непринужденность, выпестованная временем, и Раймон внезапно обнаружил, что ему это очень не нравится.
Он плохо разбирался в человеческих страстях, однако сейчас его беспокойство сделалось столь велико, что следовало бы понять происходящее. Бальдрик выглядел очень довольным, танцуя с Жанной. Излишне довольным. И то, как она обращалась к нему, как ласково прикасалась своей тонкой ручкой к руке барона, смотрелось… подозрительно.
Раймон не хотел даже думать об этом, однако он слишком хорошо был осведомлен о нынешних нравах, дабы сразу отмести возможную опасность. Бальдрик часто бывал в Марейле, это верно. Женщины его привечали и жалели. Могло ли сочувствие, помноженное на несомненное обаяние барона де Феша, вызвать у Жанны особо нежные чувства? А что, если…
Во влюбленности Раймон совершенно точно ничего не понимал и никогда не смог бы сказать точно, насколько глубоки чувства между двумя людьми. Он и свои-то сейчас понимал не слишком. Знал только, что при виде того, как Бальдрик расточает комплименты Жанне, в душе ворочается большой кусок мрака. Весьма неприятное ощущение.
Остановившаяся рядом Элоиза тоже наблюдала за танцующими. Лицо женщины было задумчиво.
– Благодарю вас, что согласились на этот прием, – произнесла мадам де Салль. – Я давно не видела Жанну такой счастливой.
– Вы полагаете, будто она нуждалась во всем этом больше, чем говорит? – спросил немного сбитый с толку Раймон.
– О нет, она говорит правду. Она всегда была непоседливой, однако ей нравится проводить время наедине с собой или с теми людьми, которых она любит и кому доверяет. Но праздник – это важно для нее. Ведь, честно говоря, какие только слухи не ходили здесь, пока вы воевали.
– Слухи, вот как?
– Сударь, о чем могут говорить соседи, когда молодая жена приезжает во владения мужа, а муж сюда носу не кажет третий год? Поверьте, самые разные были сплетни, но вам лучше о них не знать. Вы хоть и кажетесь каменным идолом, однако о вашей вспыльчивости в ответ на некоторые замечания я наслышана.
Да, мадам де Салль говорила, будто резала, – решительно и не отвлекаясь на ажурную вежливость.
– Знаете оттуда же, откуда о сплетнях?
