Предаться мечтаниям о том, как она станцует с Дорианом на балу, облаченная в новое платье золотистого цвета, и как он окажется поражен и потеряет голову – а Лоретте уж очень хотелось, чтобы виконт потерял голову, – в полной мере не вышло. Арсен был дома, и он дожидался сестру. Остановившись на пороге гостиной, Лоретта подметила на его лице тень беспокойства.
– Наконец-то! – воскликнул брат, вставая и подходя к ней. Он взял сестру за руки и пытливо вгляделся в лицо. – Лоретта, что произошло? – продолжал он уже почти спокойно. – Ты должна была возвратиться намного раньше.
– Да, безусловно. Но мы с виконтом так увлеклись беседой, что… – Она припомнила несколько утренних подробностей и ощутила, что краснеет.
Арсен воспринял этот знак по-своему.
– Подлец! – вскричал он. – Я так и знал, что не стоило ему доверять! Он дозволил себе в отношении тебя нечто неподобающее? Именно поэтому ты приехала так поздно, поэтому у тебя такой встрепанный вид…
Лоретта непроизвольно прикоснулась к волосам, которые худо-бедно привела в порядок после речного приключения.
– …И поэтому ты потеряла шляпку! Да я вызову его на дуэль, немедля!
Девушка удрученно вздохнула. Видимо, придется объясниться с братом, иначе он подумает неведомо что. Уже подумал.
– Арсен, давай сядем, – успокаивающим тоном сказала она. – Виконт де Бланко вел себя безукоризненно, а я сглупила. Садись же, я все тебе сейчас расскажу.
Она вынудила брата возвратиться в кресло, сама уселась напротив и сжато изложила события утра, не приукрашивая и не пробуя себя обелить. Арсен внимал молча, с непроницаемым лицом. Лоретта начала волноваться. Она считала, что вообще не стоило посвящать брата во все это, но если уж он ее заставил, пусть хотя бы отнесется с пониманием.
– Ну, скажи же что-нибудь! – потребовала она, завершив рассказ. – Ты ведь понимаешь, что виконт не виноват.
– Это спорный вопрос, – обронил Арсен и поджал губы. – Может, все-таки вызвать его на поединок?
– Не смей! – Лоретта вцепилась в рукав брата. – Не смей, слышишь?
Арсен еще несколько секунд сурово глядел на нее, потом расхохотался.
– Как ты могла заподозрить, милая сестренка, что я стану вызывать на дуэль человека, которого ты так неистово защищаешь, даже если он позволил тебе искупаться в реке? Да я ему слова не скажу, если таково твое желание. Но все же подобное поведение с его стороны непорядочно. А с моей стороны – глупость дозволить тебе ехать на прогулку с мужчиной, которого вчера едва не пристукнули в темном переулке и который к тому же еще не совсем здоров после этого.
– Мы не могли предвидеть такого развития событий, – улыбнулась Лоретта. Она ощущала грандиозное облегчение оттого, что Арсен ее понял. Впрочем, иначе и быть не могло: ведь он опекал ее всю жизнь и знал обо всех ее тревогах и событиях ее жизни. Нет, теперь уже не обо всех. Лоретта никогда не решилась бы поведать брату ни о чувствах к Гаспару, ни о том, что испытывала в отношении Дориана де Бланко. Это было нечто, что она желала оставить для себя и только для себя.
– Я рад, что все закончилось удачно. Однако в другой раз постарайся быть осмотрительнее, – предупредил Арсен. – Твоя лошадка и раньше обнаруживала признаки беспокойства в самые неподходящие моменты. Возблагодарим бога и виконта, который, несмотря на ранение, действовал расторопно и сумел спасти и тебя, и лошадь. Хотя черт бы с ней, с лошадью. Главное – это ты.
– О, Арсен! – Лоретта вскочила и горячо обняла его. – Что бы я без тебя делала!
– Вот уж действительно, вопрос вопросов, – преувеличенно солидно кивнул брат. – Ну же, теперь ступай, переоденься. Или ты намереваешься в таком виде явиться в Версаль и шокировать тамошнее общество?
До самого замка де Франсиллонов Дориан гнал коня вскачь, временами переходя на рысь и потом опять давая шпоры. Он полагал, что дядюшка будет не слишком доволен его запоздалым появлением; в конце концов, маркиз ожидал ответного письма сразу после завтрака. Однако недовольство дяди не шло ни в какое сравнение с чувством вины, которому Дориан отдался без остатка.
Вины и – страха. Страха за эту хрупкую девушку, которая сегодня чуть не погибла. Страха за случайную знакомую, которая вдруг отчего-то стала дорога.
Все это напомнило шевалье события полугодовой давности, когда в замок де Бланко прискакал камердинер Жан-Люка на взмыленной пикардийской лошадке и, обливаясь слезами, доложил, что хозяина три дня назад убили в Нанте. Дориан припомнил, как вмиг окаменело, но почему-то продолжало трепыхаться сердце… Как он проклинал себя за то, что не отправился к Жан-Люку в Нант, хотя намеревался. Может, тогда он смог бы защитить брата, не дал бы впутаться в бессмысленную пьяную дуэль, может быть, Жан-Люк наконец осознал бы… Нескончаемые «может быть». Дориан сказал Лоретте, что жизнь его небогата событиями и похождениями. Это правда. Но все же…
Дориан ясно помнил, как вместе со слугой Жан-Люка добирался в Нант по февральскому бездорожью. Тогда его испанский иноходец, приобретенный еще в счастливые, денежные времена, сломал ногу; его пришлось пристрелить и пересесть на сменную лошадь, но все это было лишь штрихами к скорбной картине и не имело никакого значения. Когда они доехали до Нанта, Жан-Люка уже успели похоронить, зарыли на сельском кладбище среди нищих и ворья. Дориан помнил лицо кладбищенского сторожа, продолговатое, словно боб, с крупной бородавкой на носу; помнил, как сторож втягивал голову в плечи, когда виконт орал на него и тряс, требуя незамедлительно показать могилу. Как шли по тоскливому кладбищу под сыплющимся дождем, как нетрезвые могильщики расшвыривали заржавленными лопатами наполовину промерзшую, наполовину размокшую землю, как доставали из ямы тело Жан-Люка. Его распутные приятели не побеспокоились даже о нормальных похоронах. Они вверили это дело могильщикам, швырнув им несколько су. Жан-Люка запихнули в плохо сколоченный деревянный ящик, предварительно обчистив и раздев, – оставили только залитую кровью рубаху и штаны, даже ботфорты забрали. Дориан раздавал последние деньги направо и налево, и через час у него уже была карета, в которую погрузили гроб, и эта карета отвезла скорбный груз домой.
Дориан помнил родовой склеп, его стылые мраморные стены, латинские надписи, высеченные на плитах, ликующих каменных ангелочков. Закрытый гроб – к тому времени, когда Жан-Люк оказался на родине, открывать ящик не рекомендовалось, несмотря на февральский холод. Лица домашних – кто-то плакал, кто-то качал головой. В поместье многие догадывались или знали, до чего Жан-Люк довел семью. И тем не менее…
Тем не менее он оставался братом, которого Дориан любил, хотя и не жаждал быть на него похожим.
А сегодня, прикоснувшись к холодному лицу Лоретты, шевалье ощутил тот февральский мороз, дыхание мерзлого склепа. К смерти нельзя привыкнуть – он был с этим согласен. Кое-кто, говорят, свыкается, в особенности на войне, где смерть косит людей сотнями. Но не Дориан. Он мог убивать, не ведал никаких угрызений совести по поводу вчерашней баталии в переулке, однако вероятная гибель мадемуазель де Мелиньи потрясла его. И он не желал думать почему.
