…Виктор, молча, сидел за письменным столом, он про себя обдумывал слова Андре, этого напыщенного пройдоху, что водил за собой на поводу, тех мужчин, которых достали домашние проблемы и в это время, им необходим был друг, мужчина, но по-женски участливый, проникающий в их проблемы.
Так было и в тот раз с этой дрянью, Андре, которого он встретил вечером, на полпути к Дому толерантности – «la maison de tolerance».
Андре на ходу бросил ему, – Привет! И ужаснулся. На Викторе не было лица. Он остановил за руку, мчащегося куда-то вдаль Гюго, спросил, – Месье, Вам плохо, что-то случилось? На что, тот, как-то отрешенно ответил, – Не знаю, но все может быть. По его щекам бежала скупая слеза. Андре взяв Гюго под руку, сдерживая того порыв, вырваться и бежать куда глаза глядят, спокойно произнес, – Если Вам, Месье, сейчас нужна рука друга, то я ее Вам подам. Он остановился, глядя в упор на плачущего Гюго, подал тому свою руку. Тот обескуражено смотрел на Андре, боясь, что вот сейчас, необходимостью станет, пред незнакомцем оголять свою душу. Он, молча, пожал протянутую ему руку, тяжело вздохнул. Вслух, как-то не по-мужски, с оттенком боли и обиды, произнес, – Моя жена, только, что сорвала беременность, назло мне.
На лице передернулся глазной нерв, в глазах застыла слеза. Андре с участием посмотрел на него, вытер ладонью слезы, с заботой сказал, – В жизни всё бывает. Не только женщины, но и мужчины страдают. Я Вас приглашаю к себе, чтобы пережить то, что должен пережить настоящий мужчина. Виктор Гюго, молча, ему кивнул. Они шли, не поднимая головы, словно, считая про себя, каждый голыш на мостовой, не замечая снующих рядом с ними прохожих. Остановившись у одного из домов, Андре оглянувшись по сторонам, рукой указал на подъезд. Он вошел первым, за ним поспешно вошел Гюго. Почти на цыпочках поднявшись на второй этаж, они оказались перед большой дверью из красного дерева. Андре молча, открыл ключом дверь, они моментально исчезли за ней.
Гюго был подавлен. Андре сняв с него шляпу, накидку, взяв из руки трость, препроводил его в кабинет. Виктор шел за ним по инерции, он до сих пор не мог прийти в себя. Усадив Гюго на диван, Андре пристально посмотрел на страдающего мужчину, в его глазах был страх. Он приблизил лицо Виктора к себе, начал с нежностью перебирать его волосы. Это успокаивало Гюго, он закрыл глаза. Андре коснулся поцелуем губ Виктора, тот в свою очередь не отпрянул, ему хотелось ласки, пусть, мужчины. Холодный, влажный поцелуй Андре, показался, сравни глотку воды в засуху. Губы были жесткими, пахли табаком с привкусом кофе, но они искали взаимности, что не замедлила быть. Андре начал импульсивно быстро раздеваться, оголившись догола, он встал в полный рост перед Гюго. Тот смотрел на него, как на «Консуэло», что несло ему покой. Встав с дивана, он вытянутой вперед рукой, приблизил к себе Андре, начал тискать в своих крепких объятьях, одновременно освобождаясь от одежды, что ему мешала. Через минуту они лежали на персидском ковре, катаясь в слиянии тел по нему, отдаваясь, пристрасти, что вдруг внезапно ими завладела. Гюго целовал тело Андре, оно было хрупкое, похоже на девичье. Овладев им, он испытал так давно забытый оргазм. Мозг Гюго словно был отключен от реальности, ему казалось, что в его объятьях Адель, та из юности, которая его влекла. Но связь с мечтой из юности оборвалась моментально, как только он услышал стон под ним лежащего Андре. Широко открыв глаза, понял, что только, что произошло, он с холодом произнес, – Извините, Месье! На что, Андре расплывшись в улыбке, сказал, – Я, Андре! И извиняться не за что, мне, даже приятно. Гюго, хмыкнув про себя, поспешно встал. Он, выдернув из – под ягодиц свои брюки, начал их быстро надевать. Андре за ним наблюдал, привстав на локтях, не сводя с него пылающего взгляда. Гюго, вдруг встретившись с ним взглядом, вновь, снял брюки, приблизив хрупкие плечи Андре к себе, начал неистово целовать того в губы, воспламеняясь страстью, беря его, как падшую девку, несколько раз подряд, самому Гюго казалось, что он сошел с ума, он впал в безумие. Рассвет следующего дня они встретили в объятьях. Оба были счастливы. Солнечный луч коснулся закрытых глаз Виктора, он машинально протер глаза, оглянулся, рядом с ним лежал, спящий Андре, уютно пристроившись у него под подмышкой, он сопел, как малое дитя. Казалось, что вчерашний ужас, остался в прошлом. Но, что-то внутри его, все, же угнетало, Гюго закрыв глаза, невольно вернулся, след в след, назад в прошлое, во вчерашний день.
Он пришел домой, как всегда, под вечер. В его руках была бутылка вина и коробка с пирожными Адель и детям. Его никто не встретил, даже эта баба Забель, что в последнее время на него смотрела, как на врага, испепеляя вскользь брошенным взглядом, соизмеряя с ног до головы, как – будто он был перед нею виновен. Он прошел на кухню и ужаснулся. На большой лавке лежала, скорчившись, Адель, а рядом с ней стояла, словно над душой, Забель. Она заставляла Мадам выпить, чертов отвар. Держа перед лицом кружку. Зло. Скорее всего, в укор самой Адель, она произнесла, – Раз, уж, Вы, Мадам! Стало быть, надумали, – вытравить своё дитя…
Так, давайте пейте, черт Вас возьми, эту гадость! Трава «Пижма» еще меня ни разу не подвела, сорванный плод, уже через час лежал на полу в уборной. Пейте! Она буквально вливала отвар, сквозь зубы. Адель качала головой из стороны в сторону и умоляла, – Отстань, Забель! Я больше не могу пить эту гадость! Смилуйся! Забель на нее громко рявкала, – Пейте, а то не дай Бог, с Вами что-то случиться, тогда, что я скажу Месье. Пейте! Это меньший грех, нежели Ваша смерть. Адель проглотила глотками отвратительную жидкость, отбросив кружку рукой в сторону. Гюго стоял просто ошарашенный, он крикнул, – Что здесь происходит, могу я узнать? Забель отошла в сторону, развела руками в сторону, зло произнесла, – Дитя, Мадам, решила вытравить за ненадобностью. Раз, уж нет в дому отца, на кой черт, он им нужен. Адель лежала на лавке, скорчившись, плакала от обиды и боли в животе. Ее начали мучить схватки. Ее лицо на глазах стало бледнеть. Гюго стоял, как вкопанный. Забель, которая, уже шла к выходу, словно, что-то решив, вернулась, подошла к Адель. Та орала от схваток благим матом, призывая в помощь всех святых. Забель, зло буркнула, – Раньше надо было думать Вам, Мадам. Адель продолжала корчиться и стонать. Прислуга крикнула, – Лягте на спину, как при родах, ноги согните в коленях, расставьте на ширину плеч! Зло, в упрек, буркнув, – Учить, что, ли мне Вас? Адель выполнила все ее указания. Та, нагнувшись, надавила своим весом тела на живот, между ног, что-то плюхнуло, оно было в крови. От неожиданности из рук Гюго выпала бутылка с вином и коробка с пирожными. Пол моментально стал липким и кровавым. Адель, почувствовав облегчение, смотрела в его сторону, тихо шептала, – Ты сам во всем виноват! Ты нас с детьми предал! Забель вытирала тряпкой между ног Адель, словно ее замкнуло, бормотала, – Сволочь! Сволочь! Кобель, а еще порядочный! Кобель! Тут, же с брезгливостью посмотрев на тряпку, бросила ее на пол, с презрением взглянув на Гюго, хмыкнула. Виктор Гюго был просто в шоке от всего. Кажется, что мир сейчас с ним в большой ссоре, в голове стали ощутимы шумы, в глазах потемнело. Он гонимый страхом, выбежал из кухни, со слезами на глазах…
…Габи на цыпочках подошла к Гюго, он явно был где-то далеко в своих мыслях, от прикосновения ее рук, он резко вздрогнул. Она изумленно посмотрела на него, с иронией произнесла, – Что, Мой Друг, опять летаешь в облаках? Женщины на уме? На что, Гюго обернувшись к ней, взяв кончики пальцев в свои руки, поднеся к своим губам, спокойно произнес, – Увы! Единственная Женщина для меня – это ты! Моя Габи! Тут, же выдернув пальцы, та испуганно произнесла, – Тогда, что, ты мечтаешь о мужчине? Гюго испуганно заморгал глазами, боясь, что она читает его мысли, все, же спокойно произнес, – Нет! В мужчин я не влюбляюсь. Я их просто имею в виду! Она засмеялась, сплюнув в сторону, с сарказмом произнесла, – Такого, как твой Андре, надо не в виду иметь, а драть, как суку, продажную девку, но только не тебе! Она, прильнув к нему, с нежностью обняла его, присев на его колени, прошептав, – Ты, только мой, Месью Гюго! Я тебя никому не отдам. Они слились в поцелуе. На них смотрел маленький Вики, что сидел на ковре, на расстеленной шале, в подставленных под спину, подушках.
