…Именно тогда он вошел в семью Гюго «занозой»…
Это, только что осознал Гюго, и от этого стало еще больней, ведь таким образом, он сам способствовал распаду семьи, и даже втайне смеялся над угловатостью Сент – Бева и его вздохами в адрес Адель.
Гюго сидел на скамейке в саду, подняв глаза ввысь, в очередной раз спросил: За что?
ХХХIX. МЕСТЬ НЕДРУГОВ
Несущая толпа выбросила Андре у таверны Le PROCOPE. Около входа, его ждал, переминаясь с ноги на ногу Сент – Бёв. Он стоял ошеломленный, так как не мог переварить возвращение Виктора в лоно семьи, это не входило в его планы. Мелькнула мысль, что все, что происходило, счеты с Гюго через отношения с Габи, только пошло наперекор задуманному – мщению, что-то не просчиталось, что-то вышло им боком. Встретившись с Андре, они спешно вошли в таверну.
Очутившись в ней, они услышали бурные крикливые дебаты, смех и манящий запах жареного цыпленка. Не обращая внимания на завсегдатаев, что, уже с раннего утра находились там, стали на ходу машинально раскланиваться. Вдали, на своем обычном месте сидел Мюссе. Он явно скучал, с ленцой потягивая «Бургундское». Его, даже не отвлекал смех тех, что сидели за соседним столом. Они чему-то безудержно смеялись. Как показалось подошедшим Андре и Сент-Бёву, что смеялись, скорее – всего, над ними. Среди них сидел Дюма. Он, как всегда был на своем коньке, смеялся до упада, пародируя всех подряд, им было вслух брошено, – Сладкая парочка! Мюссе в его адрес с сарказмом вставил реплику, – Уймись! Не завидуй! Дюма опешив, осекся, но потом начал до коликов в животе смеяться, показывая жестом руки на Андре и Сент-Бева. Все взгляды были устремлены на них. Дюма был шумен, при этом, он с аппетитом уминал цыпленка в вине, запивая старым «Бургундским», его так разобрало, что он опять выкрикнул Андре, – Мадмуазель, как Вас зовут? Я могу располагать на сегодняшний вечер с Вами? Вновь разразился смех. Андре посмотрев на соседний столик, язвительно бросил, – Непременно, в доме Мадам Розетт. Все сидящие пристально всматривались в его лицо, оно перекоробилось от ненависти. Злясь на всех одновременно, Андре сел, потянув за полу плаща оторопевшего Сент-Бёва, насильно усадил рядом с собой. Наступила пауза, все молча смотрели, не решаясь сказать чего– либо вслух. Нарушил тишину за столом Мюссе, он, стараясь быть толерантным, сказал, – Не будем судить нашего друга Дюма, он навеселе и как всегда не сдержан. Андре, скривив рот, скорее шипя, произнес, – Идиот! Ему бы только глумиться, на более он не способен, да разве, что девок, молоденьких, пестать. С сарказмом, выдавил, – Хам! Сент – Бев, тяжело вздохнув, вставил, – Ну-ну! Друга предать раз плюнуть, а клялся, божился. Они нужны ему, только тогда, когда ему скучно, не более того. Мюссе, поворотом головы, перевел взгляд с Сент-Бева на Дюма, тот аппетитно пожирал остатки от цыпленка, высушивая залпом очередной бокал бургундского, явно в большом опьянении, заметив на себе взгляд, съязвил, – Что-то, падалью запахло, кто-то из енотов пукнуть успел перед смертью! Его глаза налились кровью. Боясь агрессии со стороны Дюма, зная его повадки: всех, кто против него хоть слово пикнет, вызывать на дуэль. Мюссе отвернулся. Сент – Бев сидел, как мышь. Андре не сдержался, вслух произнес, – Наш Месье Дюма после ночи с Габи, стал смелым, надо ему обрезать пути-дорожки до ее объятий. Эту ночь, она запомнит навсегда, сука! Он посмотрел на сидящих за столом и как-то двусмысленно произнес, – Приглашаю Вас в дом Мадам Розетт, там будет феерично! Это дошло и до слуха Дюма, он не оборачиваясь, пробубнил себе под нос, – Непременно, Андре, заглянем! Трое за столиком о чем-то перешептывались, словно, здесь и сейчас происходила сходка недругов. Они также молча встали из-за стола, не оглядываясь, прошли по залу, в долю секунду исчезли за дверьми таверны. Оставляя за собой гул посетителей.
Мюссе, Сент – Бёв подъехали в экипаже к Дома Мадам Розетт, не привлекая внимания одиноких прохожих, столь незаметно исчезли в дверях парадного входа.
Из окна за ними наблюдали Изабелл и Нора. Вторая, передернув плечами, вслух произнесла, – Принесла их нелегкая, опять будет Содома и Гоморра. Комната была узкая и казалась в сумерках дня, она напоминала каменный мешок. Три кровати стояли у окна буквой «П», это отягощало пространство. Они невольно вспомнили о Габи, что уже второй день сидит в погребе. Свет приглушен, отблеск света уходящего дня и белых вязаных штор, на миг открыл их испуганные лица, они ужаснулись. Приезд не прошеных гостей их стал пугать, очевидной предсказуемостью, отсутствие Габи, лишь только подвело жирную линию под предположением. Девушки, уткнувшись в плечо, друг другу, стали рыдать. А когда – то все в ней мирно спали и мечтали о лучшей жизни…
Мюссе и Сент – Бёв сидели в гостиной. Они ждали появления Мадам Розетт.
А в это время Мадам Розетт сидела перед зеркалом, при тусклом свете свечей в канделябре, она силилась увидеть себя молодой. Сбросив с плеча пеньюар, с предвзятостью стала рассматривать свое увядающее тело. Обхватив руками копну волос, она разрыдалась. Со двора послышался собачий лай. В комнату ворвалась ключница, чем ее напугала, вздрогнув, она крикнула, – Что там еще? Ключница, погруженная в темноту, прошептала, – К нам пожаловали гости. Мадам Розетт поднявшись, с подсвечником в руках идет к двери. Опять слышен собачий лай. Она вздрагивает, злится на себя, выходит.
Со стороны улицы слышно цоканье лошадей. Замерев у окна, всматриваясь в темень, она понимает, что здесь сегодня будет оживленно. Она решается пойти посмотреть на Габи.
Открыв дверь в подвал, пройдя в погреб, Мадам Розетт нашла Габи сидящую на земляном полу. Та, сжавшись, зло, посмотрев, прошипела, – A kurva anyád. Она сидела в окружение крыс, и казалось, что они для нее стали друзьями, взяв одну на руки, нарочито стала гладить. Мадам Розетт рявкнув, нарушила тишину, крысы стали хаотично бегать по погребу, ища щели и норы, чтобы унести поскорее свои ноги от разъяренной Мадам Розетт.
Габи со злым блеском в глазах, смотрела на нее, в ожидании чего, только можно ждать от этой лжи женщины.
Мадам Розетт подойдя к Габи ближе, в истерике начала кричать, – А, ну! Быстро на работу, клиенты ждут! Габи отрицательно качая головой, руками ограждала себя от той. Тогда Мадам Розетт, нагнувшись, подняв с пола мокрую тряпку, в бешенстве стала наносить удары по ее спине. Габи стараясь защитить свое тело руками, зажав зубы, со злостью шептала, – Kurva vagy… Kurva vagy,…Чем вывела из себя мадам.
Та, схватив Габи за волосы, поволокла ее на выход из погреба. По ходу она в отместку кляла Габи, подняв шум. Слушался приближающийся лай собаки.
Ключница с фонарем в руках, уже ожидала у сарая с собакой появление мадам и Габи. Собака обеспокоенно лаяла. Войдя внутрь сарая. Ключница с Мадам Розетт стали заковывать Габи в колодки. Она пыталась вырваться, при этом агрессивно кусаться. Изловчившись, ключница вставила в рот пряди её, же, Габи, волос, перекрутив их в жгуты, связала на затылке. От боли, та, с выпученными глазами, глухо мычала, по щекам лились слёзы. В злом кураже мадам стала избивать Габи, забывая, что она, еще час назад была женщина. Со стороны из угла наблюдала собака, кажется, что она онемела от увиденного, перестав мгновенно гавкать. Взмыленная Мадам Розетт, отдуваясь, поспешила выйти, за нею опрометью выбежала ключница. В сарае наступила тишина. Габи смотрела на собаку, ее глаза мелькали в кромешной темноте, та лежала на привязи, тихо скуля, окапывая себя соломой, словно хотела спрятаться. Они в этом сарае были на равных – невольники. И каждому напоминало о жизни, лишь звезды над головой, их отблеск проникал внутрь сарая через щели на крыши.
