– Ты ничего не понимаешь! Раз я говорю – надо как «Тараканов» начинать, значит, так и есть! Куда еще выше тебе? Хочешь, чтоб я, как канарейка, пищал?
– Митро, ну как же? – спокойно возражала Настя. – Ты-то возьмешь на низах, а я-то – нет. На что похоже будет? Прошу, попробуй, как я говорю. Если не получится – начнем как «Тараканов»… О, Илья! Здравствуй, что ты в дверях стоишь? Проходи скорее, садись! Хочешь выпить, поесть? Сейчас все готово будет!
– Здравствуй, Настя. Ничего не хочу, спасибо. Я на минутку… – уперся Илья, но Настя со смехом взяла его за руку, повела к дивану. Она была в простом домашнем платьице из черного сатина, делающем ее еще тоньше и стройнее. Небрежно перевязанные красными лентами косы наполовину распустились. Идя вслед за Настей, Илья жадно смотрел на тяжелые, вьющиеся пряди ее волос.
Митро был явно не в духе.
– Ни днем ни ночью покоя нет! – едва поздоровавшись, сразу начал жаловаться он. – С утра привязалась, как банный лист, – наладь ей «Не пробуждай». Сел, начал налаживать – не так! С «Ваньки-Таньки» – не так, с «Махорки» – не так, с «Тараканов» – не так!
[18]
Доведет она меня до греха, право слово! А ведь хочет уже завтра это в ресторане спеть. И Яков Васильич велел…
Настя молча улыбалась. Илья знал, о чем идет речь: романс «Не пробуждай воспоминаний» появился у цыган недавно, Митро услышал его в хоре Лебедевых в Петровском парке и решил, что у Настьки он получится – лучше не надо. Тогда в большой моде были дуэты, в каждом ресторане можно было услышать «Как хорошо», «Живо, живо» и «Слышишь», исполняемые в терцию или, в терминологии хоровых цыган, – «со вторкой». Романс «Не пробуждай» тоже был рассчитан на дуэтное исполнение. Обычно Настя, певшая первым голосом, брала «вторкой» Стешку с ее грудным контральто или – если тема романса требовала мужского голоса – Митро.
– Вот, Илья, послушай! Вот скажи этой дуре, что она дура! – кипятился Митро. – Хочет, чтоб я ей, как в церкви, «Богородицу» спел. Черт знает что такое!
Он положил на колено гитару и взял аккорд. Настя села рядом с братом, взяла дыхание.
Не пробуждай воспоминаний
Минувших дней, минувших дней…
Митро скорчил Илье гримасу – мол, слушай – и вступил:
Не возродить былых желаний
В душе моей, в душе моей…
С первых же звуков Илья убедился – Митро «не вытянет». Куда ему за Настькой в поднебесье… Так и вышло: на втором куплете Митро закашлялся, сплюнул, швырнул на диван гитару и раскричался:
– Говорил я тебе или нет?! Хочешь, чтоб я завтра сипел, как самовар тульский? Что мне, по-твоему, Яков Васильич скажет? Отстань от меня, Настька, отстань, и все! Не доводи до преступления!
– Еще раз играй. Я одна буду петь, – ровно сказала Настя. Она даже не повысила голоса, но Митро сразу перестал орать, только что-то смущенно буркнул себе под нос и снова взял гитару:
– С «Тараканов»?
– Да.
Митро взял аккорд, Настя запела одна, на сей раз вторым голосом:
И на меня свой взор опасный
Не устремляй, не устремляй…
Илья сам не понял, как это вышло. Минуту назад у него и в мыслях не было нарушить плавное течение чистых нот, вмешаться в них, перебить… И казалось, это и не он, а кто-то другой вдруг уверенно и спокойно вступил первым голосом:
Мечтой любви, мечтой прекрасной
Не увлекай, не увлекай…
Настька вздрогнула, подняла глаза. Они встретились взглядами. Испугавшись, Илья чуть было не умолк посреди песни, но Настя отчаянным жестом велела: продолжай! – и дальше они запели вместе.
Мельком Илья увидел широко открытые глаза Митро. Тот машинально продолжал аккомпанировать на гитаре, а когда романс кончился и Илья с Настей уставились друг на друга, растерянно сказал:
– Говорил я – с «Тараканов» надо…
– Ох, боже мой… – простонала Настя, закрывая лицо руками. – Илья… морэ… что за голосу тебя…
Илья вспыхнул, приняв ее слова за насмешку.
– Прощенья просим, – сухо сказал он, вставая с дивана. Он даже успел сделать несколько шагов к двери, но Настя кинулась вслед, схватила за руку.
– Ты с ума сошел! Куда ты?! Да кто, кроме тебя, это споет?! Митро, ты слышал, ты же слышал? Он же первым голосом пел! Первым! Вот так надо, а не как мы с тобой. Постой, Илья, прошу тебя, подожди, еще попробуем! Митро, играй!
Митро, усмехнувшись, снова взялся за гитару. Илья молча смотрел на Настю. Ее лицо горело, полураспустившиеся волосы копной лежали на плечах. Она улыбалась, забыв отпустить его руку. И спохватилась только на втором куплете. Но Илье и этого было достаточно, идо самого конца песни он держал руку сжатой в кулак, словно мог таким образом сохранить ощущение горячих ее пальчиков в своей ладони.
Скрипнула дверь. В комнату вошла Зина Хрустальная, на ходу снимая запорошенный снегом платок. Следом за ней шагнула Марья Васильевна. Митро отложил гитару, поднялся с дивана.
– Здравствуй, Зинка. Случилось что?
– Где Яков Васильич? – не отвечая, спросила Зина.
– Нету его. Мне говори, – нахмурился Митро.
Зина улыбнулась, и ее надменное лицо сразу стало проще и моложе.
– Граф Воронин завтра цыган к себе просит!
– Да ты что? – обрадованно переспросил Митро. – Вправду? Всех? Или только тебя?
– Зачем ему я одна? И так каждый день перед глазами. – Зина села на диван. Отблеск свечей заиграл в ее иссиня-черных, гладких, уложенных в высокую прическу волосах, упал на бриллиантовую брошь у ворота, отбросил на бархат платья россыпь голубых искр. – У них праздник, князь Сбежнев из деревни возвращается, они всей компанией завтра отмечают. И Толчанинов будет, и Строганов, и еще кто-то… Я уговорила хор пригласить.
– Сбежнев вернулся? – вдруг переспросила Настя.
В ее голосе прозвучало что-то странное, заставившее Илью оторваться от созерцания тяжелого перстня с изумрудом на пальце Зины Хрустальной. Подняв голову, он уставился на Настю. Та, в свою очередь, смотрела на Зину.
– А ты не слыхала? – усмехнулась та. – Он к тебе разве не писал?
– Писал, конечно. Но я думала – к Рождеству… – растерянно прошептала Настя. – Ой, боже мой… как снег на голову…
– А ты не рада вроде? – серьезно изумилась Зина.
– Да нет… рада. – Настя улыбнулась. Задумалась, глядя на огоньки свечей.
Илья, чувствуя, как растет в душе невесть откуда взявшаяся тревога, не сводил с нее глаз. К счастью, этого никто не заметил: Митро, Зина и Марья Васильевна взахлеб обсуждали перспективы завтрашнего ангажемента.
– Ну, Зинка, ну, черт-цыганка! – восхищался Митро. – Завтра все озолотимся! Да как же ты Воронина надоумила?
