Медленными шагами, Элиза приблизилась к Карлу IV, изящно села на одно колено, открыла рот и… из ее уст наперекор всякой логики, полились стихи:
Вы так прекрасны и далеки,
Я так ничтожна и мала,
Что тщетны будут эти строки,
Коль не вмешается судьба.
И Элиза смело посмотрела в глаза всемогущего императора.
В течение нескольких секунд в зале царила немая пауза, а потом раздался такой шквал аплодисментов, которому позавидовали бы многие актеры и комедианты.
А Элиза с Карлом, забыв обо всем на свете, все смотрели и смотрели друг на друга, как будто бы каждый из них обнаружил в другом частицу себя.
Первым опомнился король.
— Вы — прекрасны, но уже не так далеки, — сказал Карл. — И Ваши строчки не тщетны, ибо я, как король, имею право вмешиваться в судьбу.
С этими словами Карл встал из-за стола и подошел к Элизе.
— Позвольте предложить Вам руку, мадам, и пригласить вас на первый танец.
Откуда только в Элизе взялась грациозность средневековой дамы? Возможно, это отпечаталось где-то в глубинках подсознания? Элиза с робким изяществом подала руку королю, и он повел ее на середину залы, предназначенной для танцев.
— Это приказ для всех! — скомандовал Карл, — а не только для нас с Элизой.
Элиза даже и не думала, как ей танцевать и какие делать движения. Завороженная силой и очарованием этого доброго мужчины, она просто шла за ним, а танцевальные движения приходили сами, без всякой подсказки.
Средневековые танцы не позволяли себе вольностей с дамами и фривольных прикосновений. Но в этой недоступности был свой шарм, будившей воображение и делающий женщину загадкой, которую хотелось постичь и разгадать.
Карл держал Элизу за руку, и она ощущала его нежные и сильные пальцы. Она вдруг почувствовала уверенность в себе. Ощущая легкость во всем теле, она, подобно несравненной Тальони, делала легкие повороты, изящные па, а ее душа трепетала от новых, доселе неизвестных ей ощущений.
Гости, казалось, не обращали на них никакого внимания. Каждый был поглощен своим делом. Молодежь водила хороводы и со смехом менялась парами; знатные вельможи вели серьезные беседы, а какая-то молодая парочка уже битых два часа не могла доиграть партию в шахматы. Музыканты сбивались с ритма и такта, бессовестно фальшивили, но никто этого не замечал, потому что каждый был поглощен собой.
А Карл с Элизой все кружились в танце, не сводя друг с друга глаз. И Элиза не чувствовала никакой робости, ибо это было настолько естественным и реальным, насколько естественны и реальны Солнце, Земля, море трава и… любовь.
— Вы не устали от шума? — осведомился Карл.
— О нет, нисколько, Ваше Величество, — ответила Элиза. — Я впервые в жизни так веселюсь!
— Жаль, а я хотел предложить вам партию в шахматы, — сказал Карл.
— Ну что ж, — несколько жеманно ответила Элиза. — Слово короля — закон. Я согласна сразиться с вами.
— Тогда, прошу пожаловать в мои покои, — сказал Карл. — Там нам никто не помешает.
И Элиза, подобно древнегреческой Эвридике, послушно последовала за королем в его покои. Сейчас Элиза напоминала школьницу, которую мудрый Учитель ведет к вершинам знаний. Держась своими хрупкими пальчиками за сильную, загорелую руку Карла, Элиза уже не боялась ни пространства, ни времени, ни гнусного Иржи с его подставами. И даже мудрые напутствия всесильной Либуше, как майский ветер, вылетели у нее из головы. Элиза шла за мужчиной, в котором чувствовались такие надежность и сила, что мысль ослушаться его казалась нелепой и абсурдной. К тому же Элиза ощущала какое-то немыслимое бесстрашие, вызванное то ли золотым древним вином, то ли самим Карлом, который пробудил дремавшие в ней чувства.
Выйдя из бокового выхода и покинув зал, Элиза с Карлом оказались в красивой галерее, своды которой были выложены бежево-розовым мрамором. К сводам галереи были прикреплены горящие факелы, поэтому света было достаточно, и Элиза увидела, что в самом конце галереи была большая дверь из красного дерева, на которой висел большой, увесистый замок. Она вела в покои великого короля. Через секунду они уже стояли у двери.
Подобно фокуснику, из связки предметов, висевших у него на поясе, Карл извлек металлический ключ, вставил его в массивный замок, быстро повернул его и открыл дверь.
— Добро пожаловать в мое скромное жилище, хитро улыбаясь, сказал Карл.
Элиза робко вошла в святая святых Императора Священной Римской империи.
Даже если бы это происходило 30 тысяч лет назад, не трудно было догадаться, что в этих апартаментах жил мужчина, а не женщина. Какие только виды средневекового оружия не висели на каменных стенах, покрытых груботкаными гобеленами! Любой современный коллекционер отдал бы немалые деньги, чтобы заполучить кривой турецкий кинжал, усыпанный бриллиантами и мелкими голубыми жемчужинами.
— Это наши военные трофеи, — пояснил Карл Элизе.
Вообще Элиза в жизни не видала такого количество драгоценностей на людях, не говоря уже об украшении их жилищ. Создавалось впечатление, что драгоценные камни просто росли как сорняки, а люди их равнодушно подбирали, а если не надо, то проходили мимо.
Вдруг Элиза вскрикнула от страха, увидев, что в углу комнаты стоит грозный рыцарь в железном шлеме и короткой кольчуге. В правой руке он держал секиру, а в левой — круглый щит.
— Не бойся. Это древние доспехи моего дедушки, который участвовал в крестовых походах.
— Да? И он… навещает вас?
— Иногда, — серьезно ответил Карл и снова галантно взяв Элизу за руку, усадил ее на лавку рядом с камином, а потом присел рядом с ней, до десятой доли миллиметра выдерживая положенную в те времена дистанцию между дамой и кавалером. Перед камином стоял маленький столик, на котором расположились подсвечник с красными горящими свечами, ваза с фруктами, почему-то 3 немыслимых размеров красных кубка и какое-то блюдо, видимо, со сладостями.
«У этого ловеласа, конечно, уже все наготове», — подумала Элиза, но не обиделась. Ей было тепло и приятно.
— Я могу показать тебе свои доспехи, — гордо сказал Карл.
— Извольте. Я с удовольствием посмотрю, — подмазала Элиза Карлу, ибо она знала, что любому мужчине всегда приятно продемонстрировать свое военное снаряжение.
Карл тут же как-то по-домашнему скинул с себя подбитую горностаем мантию и небрежно кинул ее на небольшую, под синим балдахином кровать. На нем осталась только белая, расшитая золотом рубашка до щиколоток, которая необыкновенно шла ему, подчеркивая его мужественные формы. Этот так называемый «шенс» был перетянут крест-накрест кожаными ремнями, которые Карл тоже снял и запустил куда-то в угол.
