Дмитрий с напряжением следил за ее движениями. Она, ставя перед ним на стол кофе, вдруг ощутила теплое прикосновение руки к ее руке.
Он притянул к себе. Вытянув свою руку из его, движением удаляющей руки нечаянно расплескала кофе, брызги попали ему на лицо.
Светка с участием, стала вытирать полотенцем, смачивая водой, что была приготовлена ему к кофе. Вдруг им стало смешно, вспоминалась их встреча и конфуз в аэропорту.
Дмитрий притянул ее ближе. После чего закрутилось, завертелось…
Между ними была бурная ночь любви. Утром прощаясь, решили, что им необходимо вновь встретиться. И так начался роман.
В это время… Уставший, же от стервы жены, Аркадий, стал звонить, как не, в чём не бывало Светке, искать с ней встречи.
Интерес возник, чисто отцовский, якобы их общая школьная подруга ему по телефону сказала, что, мол, наша Светуля беременна. Светка заверила того, что сделала аборт, но тот не поверил.
У Дмитрия жена стала догадываться об измене, на нервной почве заболела дочь, которая оказалась в сетях семейного спрута. Он разрывался, не мог отказаться от чувств до Светы, но и от обязательств перед семьей. Вся эта ситуация выбила Светулю из себя, та решила, предварительно, семь раз отмерив, что надо заканчивать с бабскими соплями, вовремя.
Аркадий не находя себе места в этой тройке, навязанном нервном марафоне за любовь, психуя, поссорился с женой, выехал от нее к Светке. Прилетев в Москву, направился прямо к ней домой, в предвкушении пылкой встречи, по прибытию стал названивать ей в дверь, крича через дверь, что любит ее.
Та в это время, как — раз разговаривала за дверью по мобильнику с Дмитрием, тот уже, как, оказывается, поднимался к ней. Она громко запрещала ему к ней приходить, ссылаясь на дела.
И вот, на площадке, Дмитрий и Аркадий, каждый с цветами в руках. Идиотское положение, как в классических романах. Мимо них проходила соседка, глядя на них испуганно, но в то, же время и с любопытством, те, как Гамбургские петухи, поочередно названивали в дверь. Светка присев на корточки перед дверью, тихо в кулачок ревела, не открывая им. Они, отдав цветы в руки соседки, развернулись, сделав попытку уйти, при этом зло, испепеляя друг друга взглядами, ошарашив этим ошеломленную соседку.
Анатолий исчез в кабинке лифта. Дмитрий, молча глядя на дверь, потоптавшись возле неё, с оглядкой стал спускаться по лестнице вниз. Светка, стоя на носочках за дверью, с тревогой провожала того, глядя в глазок. Когда площадка опустела, она открывала дверь. Пугала пустота, никого не было, кроме ошарашенной соседки, стоящей, как памятник с цветами в руках.
Светка, забрав от нее цветы, ничего не говоря, вернулась к себе в квартиру, войдя, сев за дверью на корточки, в содрогании зарыдала.
Придя в себя, встав пошла на кухню, выглянув в окно.
Она наблюдала, как Аркадий выбежал из подъезда, жестикулируя руками, с кем-то разговаривал по телефону, скорее всего с женой. Наверное, опять клятвенно заверял, что бросил Светку. Остановив такси, уехал, словно его никогда не было в ее, Светкиной, жизни.
Дмитрий, выйдя, еще длительное время стоял обескураженный всем случившемся, безотрывно глядя на Светкино окно, нервно курил.
Та, спрятавшись за шторкой, нервно до боли кусала пересохшие губы.
Сев в машину, он тоже уехал, оставив после себя облако пыли. Светка, наконец, осознав, что в ее жизни больше никого нет, поставив цветы в вазу, села, умиротворенно глядя на них. Решив окончательно, что все мужики «Сволочи!»
…Вытерев накатившую слезу, я прониклась пониманием, сочувствием и любовью к Светке, ведь именно одиночество их и сближает, как верных подруг, которым и бежать-то больше не к кому и некуда. Да и во многом наши дорожки протоптаны одними шажками…
Молча, стоя у окна, глядя вдаль, тяжело вздохнула. А за окном по-прежнему лил сильный дождь, словно напрочь хотел стереть прошлое, но память настойчиво пробивалась сквозь капли дождя. Всматриваясь в толпу снующих под зонтами людей, понимала, что никому до тебя нет дела. Эта суета сует напоминала ту жизнь из прошлого, дорогу, что привела к успеху.
* * *
…Псков. Я, Татьяна Кремс, подросток, тогдашняя ученица 11 класса, живущая с матерью, Анфисой Кремс, которая постоянно на работе. Мать, актриса театра, и в связи своей занятости, занимающаяся воспитанием дочери, исключительно, по телефону. Тогдашняя девочка, я самостоятельно вела хозяйство, помогала во всем матери. Та, возвращаясь с работы, даже хвалила, сетуя на свою нелегкую жизнь. Роли, роли, роли…
Их она добивалась любыми путями. Вспоминая это за стопкой водки, в слезе требовала, — Дочь, никогда не живи, как мать живет — Живи лучше, веселей!.. Твой отец, конечно — гений, но гад!.. Свою карьеру сделал, перебрался в Питер, а обо мне забыл, видите, ли — этика!? От бессилия стуча мне по плечу кулаками, всхлипывая, добавляла, — А обещал, ведь, мне — золотые горы, золотые роли!.. И вот сиди, жди, когда соизволит взять в труппу?! Злясь, кричала, — А чего ждать, молодость проходит!.. И ты, еще на моей шее. Словно обвиняя меня в том, с сарказмом меня добивала, — Пять лет, тебе сопли вытираю, все на себе тащу, катись, как ты к своему любимому папочке!..
Она, ведь и вправду, как — можно большего, сама добивалась в жизни, считая, что при моем рождении упустила шанс, не поехала по назначению в Москву. Со стороны наблюдая за мной, постоянно твердила, — Грызи гранит наук!!! Видя моё упорство во всех начинаниях, верила, шутя, добавляла, — А может ты все-таки в меня? Настырная!..
Я, в то время, ходила в художественную студию и была у преподавателей на хорошем счету. Желая самостоятельно поступить в московское Худ. училище, так как у матери в то время не было денег на учебу, а отец, практически не помогал, живя от них на расстоянии, и как казалось матери, ей изменял. Доходили слухи, что он сошёлся со своей первой любовью, его первой женой, тяжело больной, та страдала эпилепсией. Когда-то именно из-за этого он ее и бросил, был молод, испугался ответственности и последствий. Он вечерами, даже подрабатывал таксистом, чтобы оплатить той курс лечения. Мать, как не странно, догадываясь, где-то как-то понимала и относилась с пониманием.
Перед ней прошли десятки судеб, сыгранных на сцене, она их пережила и прожила, поэтому не вмешивалась в его жизнь, в глубине души храня к нему прежнюю любовь и веру, что и ее он не бросит. Так мы, довольствовались, лишь ее заработком.
Поступление в Худ. училище стало для меня поистине испытанием. В ночи перед экзаменами я, засыпая, как установку, твердила, — Ты сможешь!
В день экзамена, перед дверью экзаменационного кабинета собравшись в кулак, смело без страха шла сдавать предмет. Помнится, со стороны на меня смотрели, как на странную девушку. Я и вправду была замкнута, как никогда сосредоточена на своей цели — добиться в жизни, как можно большего. Члены комиссии не понимали, откуда во мне такая тяга — стать в этой жизнь, состоявшимся, успешным человеком, я замахивалась не меньше, как на Пикассо.
