— Нет, это не так, потому что сейчас я нашла мужчину, который полностью подчинил меня себе, и я несказанно счастлива.
Алленди задает вопросы о Генри. В итоге он подмечает, что я социально доминирую. Он также говорит, что я поставила себя в положение соперницы по отношению к женщине, которая заведомо окажется победительницей, и таким образом сама нарываюсь на страдания. Он понял, что я любила мужчин, которые были слабее меня, и страдала от этого. И что в то же время я ужасно боюсь боли, что заставляет меня иметь нескольких любовников, чтобы каждая связь служила убежищем, в котором можно спрятаться от другой. Я хочу любить сильного мужчину, но не могу этого сделать.
Алленди говорит, что у меня сильно развито чувство превосходства из-за физической хрупкости и почти детской фигуры. Мне всегда казалось, что мужчины любят только здоровых, полных женщин. Эдуардо рассказывал мне о толстушках кубинках. Внимание Хьюго впервые привлекла толстая девочка. Все всегда сетовали на мою худобу, а мама цитировала испанскую поговорку: «Мужчины не собаки — на кости не бросаются». Когда я собралась в Гавану, то сомневалась, смогу ли вообще кому-нибудь понравиться, потому что была слишком худа. Эти опасения никогда не оставляли меня и, естественно, усилились, когда Генри восхищался передо мной Наташиным телом, называя его богатым.
Алленди говорит:
— Знаете ли вы, что иногда чувство сексуального превосходства основано на осознании собственной миниатюрности?
Да, до восемнадцати или девятнадцати лет я была совершенно безразлична к сексу, тогда чувственность не пробудилась окончательно. Зато потом!
— А если бы я была фригидна, могла бы моя голова быть так же занята сексом, смогла бы я им заниматься вообще?
— Даже больше, чем сейчас.
Наступило молчание. Я думаю о том, что, несмотря на всю радость, которую подарил мне Генри, я еще ни разу не испытала настоящего оргазма. То, что со мной происходит, скорее можно назвать спазмами. Однажды я случайно испытала оргазм с Хьюго, но, возможно, это случилось, потому что он любит, когда я сдвигаю ноги, а Генри, напротив, просит раздвигать их как можно шире. Еще раз я испытала оргазм, когда занималась мастурбацией. Но обо всем об этом я не стану говорить Алленди.
Из моих снов психиатр сделал вывод, что я постоянно испытываю желание быть наказанной, униженной или брошенной. Мне снится жестокий Хьюго, неистово злой Эдуардо, Джон-импотент.
— Причина кроется в чувстве вины за то, что вы слишком сильно любили отца. Позже, я уверен, вы гораздо сильнее любили мать.
— Да, правда. Я безмерно ее любила.
— А теперь вы ищете наказания себе. И вам нравится страдать, потому что мучение напоминает, как вы страдали с отцом. В одном из ваших снов, где мужчина силой овладевает вами, вы испытываете ненависть.
Я чувствую себя подавленной, как будто вопросы Алленди — не вопросы, а жестокие удары. Я так нуждаюсь в его помощи! Но психоанализ не помогает. Боль, которую я чувствую в жизни, не может сравниться со страшной болью и страданием, которые я испытываю за одну минуту нашего разговора.
Алленди просит меня расслабиться и рассказать, что творится у меня в голове. Но я просто анализирую свою жизнь.
Алленди говорит:
— Вы пытаетесь идентифицировать себя со мной и сделать за меня мою работу. Вам никогда не хотелось превзойти мужчин в их деле? Не возникало желания унизить их собственным успехом?
— Конечно, нет. Я всегда помогаю мужчинам в работе, иду на жертвы ради них.
Да, подбадриваю, восхищаюсь, аплодирую им. Нет, Алленди совершенно не прав.
Он говорит:
— Возможно, вы друг мужчинам, а не враг.
— И даже больше. Я всегда мечтала выйти замуж за гения и служить ему, но никогда не хотела сама быть гениальной. Но я написала книгу о Лоуренсе и хотела, чтобы Эдуардо сотрудничал со мной. Даже сейчас я уверена, что он мог бы написать гораздо лучше, просто нужные энергия и порыв были у меня.
Снова Алленди:
— Вам известно о комплексе Дианы, когда женщина завидует половой силе мужчины?
— Да, сексуально я чувствовала это. Я бы хотела обладать Джун и другими красивыми женщинами.
Некоторых моментов Алленди не касается, как будто чувствует мою ранимость. Каждый раз, когда он затрагивает вопрос об уверенности в себе, я ужасно страдаю. Страдаю я и тогда, когда он касается моих сексуальных возможностей, моего здоровья, моего чувства одиночества, потому что нет ни одного мужчины, с которым я могла бы быть так откровенна.
Я лежу на спине, чувствуя душевную боль и отчаяние. Слова Алленди больно меня задели. Я плачу. А еще я плачу от стыда и жалости к себе. Я чувствую себя слабой и беззащитной. Я не хочу, чтобы он видел, как я плачу, поэтому отворачиваюсь. А потом поднимаюсь на ноги и смотрю ему прямо в лицо. Взгляд Алленди очень мягок. Мне хочется, чтобы он думал обо мне как о незаурядной женщине, чтобы восхищался мной. Мне очень приятно слышать от него:
— Вы очень много страдали.
Когда я ухожу, мне кажется, что, как во сне, приятное, расслабляющее тепло разливается по всему телу, как будто я путешествую по фантастическим странам. Эдуардо говорит, что я похожа на наседку, высиживающую яйца.
Алленди спрашивает меня:
— Из-за чего именно вы так расстроились в прошлый раз?
— Я почувствовала, что кое-что в ваших словах — правда.
Мне бы хотелось просто рассказать ему о днях, которые я провела с Генри. После общения с Генри психоанализ кажется мне пресным. Я прилежно приступаю к делу, но чувствую, как в душе растет сопротивление. Я сообщаю Алленди, что не испытываю к нему ненависти. Мне чисто по-женски понравилось, что он сумел заставить меня плакать.
— Вы оказались сильнее. Мне это нравится.
Проходит немного времени, и я осознаю, что Алленди ставит передо мной трудные задачи, которые я без особых усилий могла бы преодолеть, но одновременно пробуждает прежние страхи и сомнения. За это я его ненавижу. Читая описание моих снов, Алленди замечает, что они записаны с более чем мужской прямотой и откровенностью. Теперь я понимаю, что он ищет в моем поведении мужские черты. Неужели я люблю Генри, потому что отождествляю себя с ним, а он имеет возможность любить и обладать Джун? Нет, этого не может быть. Я вспоминаю, как однажды ночью Генри учил меня заниматься любовью, когда я сверху, и как мне это не понравилось. Я чувствую себя счастливее, когда пассивно лежу под ним. Я думаю о неопределенности своих отношений с женщинами, не уверена, какую именно роль хотела бы играть. В моем сне член был у Джун. В то же время, признаюсь я Алленди, будь я лесбиянкой, я хотела бы сама выбирать партнершу, защищать, содержать ее, любить за красоту, и чтобы она любила меня, как мужчину — за талант, успехи и характер. (Я вспомнила Стивена из «Колодца одиночества»: он не был красив, даже обезображен шрамом во время войны, но Мэри его любила.) Это помогло бы мне вырваться из состояния вечной муки, которую я испытываю из-за недостатка уверенности в своей женской силе, дало волю красоте, здоровью, сексуальным возможностям, вселило уверенность в себе, — ведь тогда все зависело бы от моего таланта, изобретательности и артистизма, а в них я верю.
