Девушка сосредоточила свой взгляд на стенде, висевшем на стене напротив, после чего не спеша продолжила:
— Первый раз, когда эта пожилая женщина пришла и постучала к нам в комнату, дверь открыла я. Зуйко увидела ее на пороге и, мне показалось, испугалась. Пробормотав имя посетительницы, она тут же сориентировалась и попросила меня выйти, чтобы остаться с гостьей наедине. Я вышла, но осталась стоять рядом с дверью, возле окна.
— Вы слышали разговор? — с надеждой спросила я.
— Только обрывки. Когда Ксения Даниловна повышала голос. Одну фразу, произнесенную ею особенно громко, я хорошо расслышала. Она звучала так: «Или ты возвращаешь мне все, или я иду в милицию». Что Ксения Даниловна имела в виду, я не поняла.
— Сколько времени они оставались наедине?
— Минут двадцать, не больше.
— Что было потом?
— Старушка вышла из нашей комнаты с раскрасневшимся лицом, в явном возбуждении. Зуйко тоже была взвинчена. На мой вопрос она лишь огрызнулась в своей обычной манере, просила не приставать. И все последующее время находилась в паршивом настроении.
— Насколько я смогла понять, неудовлетворенность — обычное состояние Зуйко, — заметила я.
— Да, — со вздохом подтвердила Виолетта, — с ней очень тяжело.
— Вернемся к Ксении Даниловне. Что было, когда она пришла во второй раз?
— Практически тот же сценарий. Меня опять попросили выйти. На этот раз я ничего не слышала. Скажу только, что мне показалось, будто Зуйко в чем-то оправдывалась. Я раньше не слышала, чтобы она когда-нибудь таким извиняющимся тоном разговаривала. Потом, когда старушка стояла в дверях, она сказала Свете: «Двадцать первого — последний срок».
В день «последнего срока» Ксении Даниловны не стало… В чем же тут дело? Употребленный старушкой глагол «вернуть» отчетливо давал понять, что от Зуйко Ксения Даниловна требовала какие-то свои вещи.
Итак, передо мной возникла новая ветвь в расследовании этого странного и запутанного преступления.
— Где Зуйко была двадцать первого сентября, в этот понедельник, утром?
Звонок, оповещавший о начале лекции, уже давно прозвенел, и мне было довольно удивительно видеть, что Виолетта, которой я присвоила статус отличницы, вовсе не спешит меня покинуть. Видимо, желание избавиться от соседки по комнате превалировало в данный момент над желанием скрупулезно стенографировать лекцию, дабы не выпасть из рядов отличников. Впрочем, кто мне сказал, что девчонка — передовик в плане учебы? Я могла и ошибиться.
— К сожалению, ничего не могу сказать, — спокойно начала отвечать на вопрос Виолетта. — Я встала рано, чтобы к девяти попасть на почту. Родители прислали посылку, а там всегда такие очереди… Хоть я и пришла на почту за полчаса до открытия, но там уже собралась приличная толпа, поэтому мне пришлось отстоять больше часа. Когда подошел мой черед, я обнаружила, что посылка неподъемная. Пришлось бежать за подмогой в общежитие. В итоге в свою комнату я вернулась лишь в половине одиннадцатого. Зуйко попалась мне навстречу в коридоре — она шла на лекции.
— Утром, когда вы уходили, Зуйко находилась в комнате?
— Да. Она была уже одета, позавтракала и чего-то ждала. Тогда я подумала, что, наверное, должна опять прийти Ксения Даниловна и Зуйко готовится к ее визиту, но сейчас…
— А что сейчас? — моментально отреагировала я.
— Я же сказала, что слышала ваш с Зуйко разговор. Если Ксения Даниловна мертва, то не исключено, что ее могла убить Светка, вы же к этому клоните?
— Я никуда не клоню, — поправила я Виолетту. — Единственное, что мне нужно, — знать правду.
Пристально вглядевшись в свою собеседницу, я задала ей новый вопрос.
— Скажите, вы ведь не зря не пошли со всеми, а остались возле аудитории, как только увидели, что с Зуйко кто-то хочет поговорить. Почему?
Вопрос, безусловно, был слишком прямолинеен, но меня это не остановило. Зачем милая отличница, пренебрегая начавшейся лекцией, сидит рядом со мной и в открытую «заваливает» свою соседку по комнате? Только потому, что у нее с ней плохие отношения? Или за ее откровенностью стоит что-то еще?
Виолетта сжала плотно губы и взялась за сумку.
— А вам захотелось бы жить с такой в одной комнате? — спросила она, слегка поморщившись. — У Зуйко и так репутация — хуже некуда, а тут еще странные визиты настойчивой старушки… Я сразу поняла — пахнет жареным. Так и оказалось.
Девушка немного помолчала, обвела взглядом пустой коридор, встала и подытожила:
— Вообще, я следую принципу: если чего-то хочешь, то обязательно добьешься. А не добьешься — значит, не очень хотелось. Я твердо решила избавиться от соседства, и рано или поздно мне это удастся.
Целеустремленная девушка, ничего не скажешь. Ее длинная пуританская юбка прошелестела мимо меня, и вскоре Виолетта скрылась за углом.
Достав мобильник, я набрала рабочий номер Анатолия Константиновича Делуна. После того как его пригласили к телефону, задала неожиданный для него вопрос.
— При жизни Ксении Даниловны, за последний месяц, из ее вещей ничего не пропадало?
Повисла долгая пауза, после чего мой клиент неуверенно проговорил:
— В каком смысле?
— Вашу мать не обворовывали? — уже прямым текстом спросила я.
— Если б такое случилось, я наверняка об этом бы знал. А почему у вас возник подобный вопрос?
Мне не очень хотелось отвечать, поэтому вместо ответа я собралась было задать следующий заготовленный вопрос, но Анатолий Константинович, словно опомнившись, скороговоркой пояснил:
— Если вы подозреваете, что Генка мог стянуть что-то у матери, то могу вам сказать определенно — об этом я знал бы в первую очередь. К тому же, насколько я смог оценить после смерти матери, все более или менее ценные предметы, находившиеся в ее квартире, на месте.
— Ксения Даниловна не хранила в доме денег? — задала я свой второй вопрос.
— Ну, тысяча или две, может, и была в запасе…
— А больше?
— Помилуйте! Откуда у пенсионерки больше? Чтобы облегчить матери ее существование, мы с Евгением постоянно подбрасывали ей денег. Их как раз хватало ей на жизнь. К тому же, зачем ей было откладывать? Все необходимое в ее доме имелось, на похороны, как другие старушки, мать не откладывала.
— Хорошо, — не удовлетворенная услышанным сказала я сухо. — Это пока все.
Положив мобильник в сумку, я последовала вслед за Виолеттой. Не прошла и трех шагов, как сотовый настойчиво заверещал, как маленький ребенок, требуя внимания.
— Ну, здравствуй, это я, — раздалось в трубке.
На том конце замолчали, видимо, рассчитывая на узнавание. Единственное, что я смогла узнать, — это реплику из песни Высоцкого, произнесенную с характерной для барда интонацией и хрипотцой.
