— Было непросто, но я отыскал свою бабку. Но прежде бросил все силы на то, чтобы закончить институт и заняться любимой работой, чтобы доказать и себе, и всем остальным, что я человек не третьего сорта.
Леня посмотрел на то, как я качаю головой, и добавил:
— Тебе никогда этого не понять, ведь ты жила в достатке.
— Для меня тогда ты был образцом мужчины. И я долго еще сравнивала всех остальных с тобой.
Его буквально поразили мои слова.
— Почему ты не сказала мне этого тогда? — упавшим голосом проговорил Леня. — Если б я только знал, что ты так думаешь…
— Не думай, что только один ты гордый.
Иногда достаточно пары слов, чтобы люди поняли друг друга. Но эти слова мы двое не решились тогда в юности произнести.
В кабинете повисла тишина.
— Скажи, неужели тебе ее совсем не было жаль?
Он с полуслова понял меня. Да, это было его больным местом. Леня вздрогнул, как будто его ударили.
— Терпеть не могу этого слова! Я не умею жалеть, запомни это! Отучился в детстве!
— Неправда, — спокойно и твердо возразила я. — Ты постоянно себя убеждал в этом, но это неправда.
Леня, кажется, был готов накинуться на меня. Он заставил себя поверить в собственное хладнокровие и безжалостность. А я с такой легкостью развенчивала сейчас все то, что он внушал себе долгие годы. В данный момент я выполняла роль ассенизатора его души. Как мне казалось, чистка проходила успешно.
— Хорошо. Я расскажу тебе, как все было, чтобы ты убедилась в обратном.
Для подкрепления бравады, Леня легким движением закинул ноги на стол и закурил.
— Я следил не только за Ксенией, но также изучил жизнь ее сыновей и внуков. Очень было интересно увидеть, как она общается со своими родственниками. Я видел ее холеных сыночков, и чувство обиды за собственную мать достигло апогея. Вырастила же она их. Поставила на ноги, дала образование. Почему же мою мать, как кутенка, подбросила в казенный дом и даже ни разу о ней не вспомнила?
Я могла бы опровергнуть последние слова Лени, вспомнив о желтом листке бумаги с жирным знаком вопроса, поставленным рукой Ксении Даниловны, но не стала этого делать. Вспоминать-то Ксения вспоминала, да что толку?
— Кстати, я общался со своим дедом — Голубкиным Сергеем Яковлевичем. Он еще жив. Разыскал я его только для того, чтобы убедиться — у матери не было плохой наследственности. Дед ведет — и всегда вел! — здоровый образ жизни, выпивает только по праздникам. Мать же алкоголичкой сделала бабка. В тот самый миг, когда ее бросила. Она сама начертала будущее своей дочери, за что и расплатилась.
— Почему твой дед не женился на бабке?
Моя голова слегка кружилась от табачного дыма, что было со мной впервые. Я старалась не обращать на это внимания. Главное сейчас — выяснить все до конца и, по возможности, помочь Лене разобраться в себе.
— Потому что подлец. Он учился в военной академии. Встретился с Ксенией — завертелся роман. А когда подружка забеременела, отказался от нее. Учебу ведь продолжать нужно, а ребенок — большая помеха. По тем временам бабка могла пожаловаться куда следует: в партком, например. Тогда много комитетов было, которые заботились о моральном облике простого советского гражданина. Деда быстро заставили бы жениться. Но бабка предпочла избавиться от ребенка, потому что он ей самой сильно мешал. В институте перевелась на заочный, а после того, как подкинула дочь, вместе со своей матерью обменяла квартиру на другой конец города. Об этом мне дед рассказал.
— Не понимаю, почему всю вину ты сваливаешь только на Ксению? А твой дед разве не виноват, что так трусливо себя повел?
— Мать — это святое. Она не должна бросать свое дитя даже под угрозой смерти. Если тебе не нужен ребенок — сделай аборт, а не плоди детей, у которых нет будущего.
Слова Леонида прозвучали, как удары хлыста: жестко, бескомпромиссно. И Ксения была такой же. И оба дядьки Леонида — такие же.
— Собаку ты, разумеется, подобрал по масти и цвету тоже не случайно?
— Сознательно. Хотя заранее был уверен, что полковник Делун все равно выкрутится. Я был также рад, когда за консультацией в ходе расследования ты пришла именно ко мне. Более подробной информации по этому вопросу ты не получила бы нигде. Ты талантливый детектив, поздравляю.
Леня рассмеялся надтреснутым голосом. Надрывно и пугающе.
— Очень рад был тебя видеть. И тогда, и сейчас.
В его глазах блеснуло искреннее чувство. По моему телу побежали мурашки и ком застрял в горле.
— Теперь, надеюсь, ты убедилась, что я все сделал сознательно, никого не жалея?
Ему важно было убедить меня в этом. Меня же волновало, что теперь с ним будет.
— Тебе все равно, что тебя ожидает? — боясь услышать ответ, спросила я.
— Лет пятнадцать на меня повесят. А если полковник Делун постарается, то и больше. Но я спокоен. Каждый в жизни должен уметь отвечать за свои поступки. Ксения ответила за то, что исковеркала жизнь моей матери, а я отвечу за то, что сотворил со своей бабкой. Все закономерно. А когда я выйду, мы с тобой начнем жизнь сначала.
Я горько улыбнулась. Нет. «Сначала» ничего не будет. И знала это не только я. Десять лет — слишком большой срок. Мы успели стать другими. Разными. И пути наши разошлись.
* * *
Глядя на изможденное лицо полковника, я подумала: как будто я вышла отсюда всего минуту назад. Все та же капельница и даже апельсины на тумбочке как будто те же.
Евгений Константинович выслушал мой рассказ молча. Он не привык ничему удивляться. Даже новость о том, что у него была сестра и есть племянник, не шевельнула ни один мускул на его лице. С замиранием сердца я ждала, что он скажет. «Казнить нельзя помиловать». Где поставить запятую? Я знала, Анатолий Делун поставит знак препинания в начале, после первого слова. Поэтому и пришла сюда. Только Делун Евгений сможет стать противовесом брату. Только он сможет не позволить дать делу ход. А мне очень этого хотелось.
— Фотография с собой? — резко спросил полковник.
— Да.
Я протянула снимок, и он долго вглядывался в изображение племянника, сидевшего на корточках и гладившего собаку.
— Похож на свою бабку, — услышала я хриплый голос Евгения. — Ты его любишь?
Последний вопрос застал меня врасплох. Как ответить, чтобы не навредить Лене?
— Любила когда-то, — сказала я правду.
— Сотовый есть?
Полковник выдернул иглу из вены, сжал руку в локте и жестом другой показал мне, что нужно закрепить ее наверху капельницы.
— Да, есть, — ответила я, выполнив просьбу.
— Набери номер Толи, я с ним поговорю.
Взяв трубку, Евгений Константинович попросил брата срочно приехать. Потом устало откинулся на подушки.
