– Ферфлюхтер! – выругался Андрей, взглянув на бумажку, и сказал Павлу: – Опять этот притон на Седьмой, ну…
– Нет, нет, господа офицеры, – произнес продавец, поняв ругательство по-своему. – У этого кинооператора и фотоаппараты есть!
Когда вышли из магазина на улицу, Денисенко сказал:
– Я туда, Андрей, не пойду, в тот притон…
– Но не пойду же я туда один, черт их возьми, – сплюнул Паркета.
– Ну, ты можешь туда пойти с Гейнцем или, скажем, с Корном, – хохотнул Павел, отводя глаза в сторону.
– Мне тем более идти туда нежелательно, Павел, – смущенно молвил Андрей, садясь в машину.
Павел внимательно посмотрел на своего друга и спросил:
– Совестно перед Ольгой?
– Еще чего выдумал, не развлекаться же мы туда, а по делу. Видишь ли, Павел…
И Андрей рассказал ему, что в первый их приезд на Седьмую линию, когда из автобуса выходили женщины, он увидел Любу, школьную соученицу, которая была на два класса старше. Она пела на школьных вечерах и почти все мальчишки были влюблены в нее. Помолчав, Андрей с горьким вздохом произнес:
– А коса какая у нее была дивная… Она ее умела выкладывать на голове короной и тоща действительно была похожа…
– На кого? – тихо спросил Павел.
– На царевну из сказки детства, – так же тихо ответил Паркета.
В злополучное место пошли Паркета и Крамер. Павла оставили в машине, так как один должен быть всегда за рулем на случай непредвиденных обстоятельств.
Немного смущенные Андрей и Гейнц вошли в светлый, узкий подъезд с крутой лестницей, ведущей наверх. На втором этаже их встретил верзила – фельдфебель с бабьим лицом и стал рассказывать о законах этой «обители».
Паркета перебил его и сказал, что они здесь по служебным делам, им надо видеть кинофотохроникера Вольфганга Артца из девятого номера.
– О, понятно, извините, господин гауптштурмфюрер, – засуетился фельдфебель и указал, как пройти к нужному номеру.
Все еще чувствуя себя неловко, Андрей и Гейнц прошли по длинному полутемному коридору со множеством комнат, из-за дверей которых доносились визг, смех, ругань, обрывки песен. Наконец они остановились у двери с цифрой «9», и Паркета громко постучал в дверь.
Из комнаты сразу же донесся мужской голос: «Войдите».
Андрей распахнул дверь, и перед ним и Крамером предстала следующая картина: на широкой кровати лежала обнаженная девица, а у стола со стаканом в руке стоял мужчина. Немец был без мундира, но в галифе. При виде «гауптштурмфюрера» немец поставил стакан с недопитым шнапсом на стол, мгновенно набросил на плечи подтяжки и стал торопливо надевать мундир лейтенанта. Приведя себя в порядок, вытянулся по стойке «смирно» и отчеканил:
– Лейтенант Артц, оператор фронтовой кинохроники.
– Лейтенант Артц, – властно произнес Андрей, – моей службе необходимо проверить вашу фото и киноаппаратуру. Впрочем… Киноаппаратуру не надо. Только фотоаппараты…
Гейнц тут же снял со стены два малогабаритных фотоаппарата и протянул их «гауптштурмфюреру». Но Паркета отстранил его руку и строго уставился на забеспокоившегося лейтенанта.
– Пленку к ним, лейтенант! – приказал он.
– Да, но пленка… – достал из ранца металлическую коробку перепуганный Артц. – Это – нетронутые кассеты, господин гауптштурмфюрер.
– Проверим, лейтенант, – тоном, не обещающим ничего хорошего, бросил Андрей. Он не мог понять, почему хозяин аппаратов так волнуется. Затем приказал: – Прошу следовать с нами, лейтенант.
– Но, господин гауптштурмфюрер, этот аппарат не мой, – указал немец на аппарат в черном футляре. Я подобрал его совсем недавно, когда разбомбили поезд…
– Разберемся, лейтенант, – холодно ответил «гауптштурмфюрер». А сам подумал: почему этот немец так переживает? Почему настаивает упорно, что аппарат «Засс» не его, что он подобрал его после бомбежки? Что здесь особенного? Заснятая пленка? Что же там может быть «опасного» для гитлеровского кинохроникера?
– В гестапо, – приказал сурово Андрей, когда все сели в «опель».
В машине Паркета допросил немца. Тот все время твердил, как он ехал из Берлина в очередную командировку на фронт, как их бомбили, как вместе с ним ехал штурмбанфюрер СС и, очевидно, этот аппарат был его.
– Так почему вы не сдали его куда следует, лейтенант? – поинтересовался Андрей.
Артц еще болыге заволновался, и опять стал путано объяснять, твердя одно и то же. А когда Паркета прервал его и приказал назвать фамилию этого эсэсовского майора и описать его внешность, то понял, что тот попросту выдумывает, врет.
У здания, где размещалась гестаповская резиденция штандартенфюрера СС Ранке, остановились. Андрей приказал Гейнцу взять пленку и фотоаппараты и-идти с ним. А лейтенанту Артцу строго приказал оставаться в машине и ждать дальнейшие указаний. Кинохроникер сидел ни жив ни мертв, забившись в угол салона автомобиля.
Паркета с Гейнцем решительно вошел в подъезд словно на службу и попросил дежурного соединить его по телефону с гауптштурмфюрером Краузе.
Из кабинета Краузе дежурному ответили, что господин гауптштурмфюрер сейчас на совещании и спросили, что тому передать. Паркета сказал, что ничего передавать не нужно, так как вечером он сам наведается на квартиру своего друга. Андрей отлично знал, что Краузе сейчас на совещании, но ему необходимо было побывать здесь из-за кинохроникера.
Андрей отошел с Гейнцем в сторону, забрал у него фотоаппараты, коробку с пленками и тихо приказал идти к машине, отпустить лейтенанта, предупредив того, чтобы он никуда не отлучался из дома.
Вздохнув облегченно, кинохроникер торопливо выбрался из автомобиля и почти бегом пустился подальше от зловещего места.
А Паркета решил ехать в фотографию, чтобы проявить там пленку из аппарата «Засс» и таким образом выяснить, почему так волновался кинохроникер.
Когда пленку проявили, увидели, что почти вся она состоит из кадров с обнаженными девицами.
Андрей сплюнул и сказал:
– Ничего не понимаю.
Проявили пленку и с другого аппарата, марки «Цейс», надеясь отыскать там разгадку. Она оказалась чистой.
– Жалко, – констатировал Паркета, – она бы наверняка нам пригодилась.
Решили «Цейс» вернуть Артцу, а «Засс» с коробкой нетронутых кассет оставить у себя.
Андрею не давала покоя мысль, что все-таки беспокоило кинохроникера.
– Надо подумать, друзья, – сказал он. – Здесь что-то кроется…
– Погодите, – вдруг произнес Гейнц. – А что сказал фотограф? Помните? Разряжая «Засс», он сказал, что у господина офицера самый лучший аппарат, которому цены нет.
– Цены нет… – машинально повторил Паркета и тут же воскликнул: – Стоп!
