А еще через мгновение, даже точнее, словно, секунду назад, она очутилась на коленях у отца. Она почувствовала его руки и услышала теплое дыхание, почувствовала вибрирующий от доброты голос. Сколько в нем задумчивой и гpемящей, грезящей стpасти, котоpая только одна способна вызвать в ней искреннее желание по иной жизни, мнительно легкой и стpадальчески желаемой!? И дающей возможность жить.
„Легко ли тебе девица? Легко ли тебе, красавица?“
Ее словно разбудил голос отца.
„Где я?“
„Ты у меня в гостях“.
Она не помнила отца, или почти не помнила. Ей было 7 лет, когда он умер. Она тотчас его узнала.
„Господи! Папа! Как же я тебя люблю. И как давно я тебя не видела. Но почему я здесь такая маленькая?“
„Ты можешь возникнуть лишь в образе той маленькой девочки, которую я покинул, когда умер“.
Затем отец поворачивается, перед ними, словно сдвигается огромная небесная полусфера, и открывается новый сектор перспективы, открывается новая даль – впечатление, как будто смотришь в широкое окно на последнем этаже небоскреба. Страшно и захватывает дух. Софья на мгновение закрыла глаза и сразу все пропало. Отца уже нет. Остался лишь запах его рук.
Дальше. Дальше.
Она увидела себя лежащей навзничь на мраморном столе. У нее закрыты глаза. С потолка капает вода, прямохонько в левый сосок. Поначалу немного больно, затем сосок, вслед за ним вся грудь, заледенели. Она приоткрыла глаза, приподнялась, опершись на локти. Стены терялись, точнее их не было вовсе, было подобие потолка. И это не потолок, а граница между временем и пространством. И она опять провалилась в никуда. Холодно и будто что-то чмокает в воздухе. Неприятно. Софья забылась. Куда-то переместилась. Новое и самое омерзительное состояние в этом хороводе потусторонних видений. Ощущение, словно, сердце вырвалось из груди и повисло в небе, будто огромное солнце, или мощный ослепляющий фонарь.
Дальше. Дальше.
Огромный зал, в центре подобие боксерского ринга. Зрители молчат, завороженные наблюдают за происходящим. Пот льется по лицам. Всем страшно. По рингу на коленях передвигается наша Софья. А на спине у нее какое-то насекомое с несметным числом черным ног, существо вгрызается в тело. Вначале насекомое вытянуло хоботок и высосало женские глаза, затем вошло двумя щупальцами в уши, потом проникло в рот, а теперь роется у нее в спине. Софье совсем не больно, ей тепло и томно. Оступали далеко и навсегда – суета, надежды, стремление и довольство. Покой обуял душу. Она приняла на себя страх, испытываемый всеми – она спасла всех.
Дальше. Дальше.
Но вот она поднимается выше и выше, ринг остался где-то внизу, всякий шум стих. Тела не чувствуется вовсе, пространства и расстояний нет. Стремительно несет над землей. Она то опускается, то поднимается высоко-высоко над землей. Впереди, как ангел во плоти, блистающее в зарницах восходов, сердце.
Внизу город, обнесенный стенами. Со всех сторон на него надвигается стена войны. Несутся орды темных, маленьких людей, на небольших, лохматых и костистых лошадках. Всадники разевали широко рты, что-то кричали, но она ничего не слышала. Только стрелы колебали воздух вокруг нее – она опустилась в самую гущу несущейся массы людей и лошадей, почти над самой земле, между ног лошадей, ей легко и весело. Она могла стлаться будто ветер по земле, или пушечным ударом промчаться вверх, ставя на дыбы целую шеренгу. Софье жалко город, она догнала первую шеренгу: взрыв, треск, молния – ослепли первые конники. Вторая ударилась о первую, которая еще некоторое время продолжала свой хлесткий накат по инерции. Лишь через некоторое время ослепленные всадники поняли, что это не ослепление ненависти – это свет померк в глазах, они ничего не видят. И вот уже смешался порядок. Лица тысяч и тысяч всадников перекосились от ужаса, армия дикарей взвыла от страха. Город получил возможность победы.
Ночь нахлынула, как кровь перерезанным горлом. Мгла тяжелая упала на дорогу. Убитых считать некому. В ложбинке, между двух камней скопилась кровь. Стало холодно. В этом горном мраке даже оставшиеся в живых раненые замерзнут. Но все мертвы.
Азарт охватил душу. Пламенеют глаза и рот раскрывается для трубного гласа – вперед, любовничек, смотри, что я тебе еще покажу в поисках моего начала. Полетели дальше, здесь мне уже скучно.
Внизу маленький ребенок плачет под кустом. Он незаконный какой-то. Его выкинули, не убили, пожалели. Его будущее печально и смрадно. Она вызвала молнию с небес, треск смерти, и только обугленный трупик остался под рябиной. Над рябиной образовалась воронка, которая делалась все шире и шире, захватывая пространства, ее втянуло в центр мятущегося времени и вознесло вверх. Движение прекратилось, земля совсем исчезла из вида.
Будто бы опустилась черная штора, поднялась, а уже все иное. Наконец-то. Ристалище веры – Иерусалим. Тяжелые тучи, будто черный дым, застлали горизонт. Нежная девочка впервые услышала бога, играя в камушки, во дворе. Вот и она – будущая матерь сына своего божьего. Пахнет нагретым сухим песком, тугими от палящего солнца камнями и горем.
Но все это не о том и не то. Нет времени, нам дальше. Вперед, девочка моя. Нам нужно туда, где началась наша семейная боль, наша семейная страсть, наша семейная смерть. Мы найдем точку веры, где начался новый единобожный человек. Где началось пророчество. Туда, где бог приник к сердцу человека. А пока только контуры, только контуры. Вновь резкая боль.
Софья очнулась от тихого прикосновения ладони. Нет, кажется, это не ладонь. Это что-то совершенно не знакомое. Это – листва. На дереве. Роса по листу, по щеке, словно слеза или слово печали.
Прозрение приступом. Род заболел пророчеством давно. Родоначальник рода – священник Киевской Руси. Он был из первых христианских священников на Руси. Эти люди еще были близки природе, еще они сохранили уважение к природе, к деревьям, к земле, они могли говорить с птицами и медведями, рыбами и повелевать облаками. Это было языческое наследие, которое они уже могли передать только тайком и лишь детям.
Он не монах, но женщин не имел. И была у него одна особенность – он никогда не ночевал дома, он уходил спать к старой огромной березе. Забирался по ветвям, как по ступеням, в крону, там у него было укромное местечко. Долго-долго стоял на коленях, читал молитвы, а потом недолго спал. Ветви склонялись над ним, укрывая его от холода, ветра, дождя и снега. Казалось, что дерево обнимало своего ребенка или суженого.
Однажды утром священник принес в храм ребенка, девочку. С нее все и началось. Женщины рода заговорили голосом земли.
Промелькнули картинки, в которых нет правды.
Софье стало совсем плохо. Она разрыдалась и упала навзничь. Очень не хочется умирать.
Но она не знает, что делать. Неужели священник? Неужели девочка – дочь дерева… Неужели с тех пор все и началось? Ну и что.
