Кэрны, как и прежде, носила человеку придавленных ею соболей и горностаев, даже лису из норы вытащила. Хозяин теперь не давал ей за это мясо, но хвалить никогда не забывал.
Полукровке не составляло труда ловить пушняк, и она без сожаления отдавала его человеку все годы. Вот и сейчас, едва догнала песца, хотела прокусить горло, вдруг — крик. Кэрны бросилась к нартам. Но… Человека в них не было. Собаки сбились в клубок, со страху хвосты поджали. Где ж хозяин? Кэрны бежит наугад. Здесь… Берлога. Собаки ее не почуяли. Нарты перевернулись, и охотник вывалился, угодив в медвежье логово.
Кэрны заглянула. Берлогу медведи оставили совсем недавно. Могут вернуться. Скоро. А человек? Берлога глубокая. Самому хозяину не выбраться — зацепиться не за что. А как будут ездовики без человека? Да и она? Кэрны бегает вокруг берлоги, не зная, что и предпринять. И рада бы помочь, но как? Она уже пыталась ухватить его за шиворот, как волчонка за загривок, но не дотянулась…
— Кэрны! Кэрны! Тихо! — просит человек. И полукровка приостановилась. — Кэрны, чаут! Чаут принеси, — требует охотник. Полукровка поняла. Вернулась к нартам. Вырвала чаут, свернутый в кольцо, из-под мешков. Принесла его. Кинула в берлогу.
Охотник размотал чаут и, оставив у себя один конец ремня, второй — петлей забросил на кривобокую березу, склонившуюся над берлогой. И вскоре вылез. Кэрны радовалась. Надо ж, по ремню лазать умеет! Такое не под силу ни одному волку, даже вожаку. И недоумевала: ведь сам выбрался, а хвалит ее, непонятно за что. Странные эти люди…
До глубокой осени все было, как и прежде. Кэрны вместе с ездовиками и человеком жила на берегу реки. Человек ловил рыбу. Но однажды не заметил, как затонувшая в реке коряга зацепилась за лодку. Запоздало хотел оттолкнуться багром. Но не тут-то было. Лодку развернуло течение и перевернуло на бок. Человек успел лишь коротко вскрикнуть и исчез в воде. К хозяину заспешили собаки. Впереди всех был вожак упряжки. Совсем уже старый больной кобель. Он подплыл к перевернутой лодке. Нырнул. И, схватив зубами человека за одежду, с трудом вытащил из-под коряги и, выбиваясь из сил, поволок к берегу. Вожаку помогали упряжные псы. Вскоре они вытащили его на берег. Тот не шевелился, не дышал. Руки и лицо его стали серыми, как вода в реке. И вожак, оцепенев от горя, лизал холодные пальцы человека, его шею, глаза.
Ездовики подняли вой. Но хозяин не слышал. Он лежал головой к воде, словно упал нечаянно, подвернув ногу на прибрежном камне. Порою казалось, что он вот-вот встанет. И пойдет куда-нибудь по своим делам. Но этого так и не случилось. И тогда Кэрны подошла к человеку, обнюхала лицо. Что-то сообразив по-своему, ухватилась за одежду хозяина и, уперевшись всеми лапами, перевернула его на живот. Изо рта пошла вода. Липкая, серая. Кэрны ждала.
Когда-то и ей, спасаясь от волков, пришлось прыгнуть в реку. Долго она плыла. Сдали силы — тонуть стала. Сдавило грудь, недоставало воздуха. А к берегу не подплыть. Там стая. Развернулась к другому. Голову над водой держать все тяжелее. Вода в пасть льет. Тогда зеленый берег показался ей таким же серым, как волчьи морды. Кэрны, выбравшись из него, кашлянула, почувствовала, что из пасти вода вылилась. Полегчало. Полукровка тогда повеселела. Чихая и кашляя, легла на брюхо, мордой вниз, и ждала, когда из нее вся вода выльется. Ох, и мутило же ее в то время. От слабости не только лапой — хвостом не могла пошевелить. Долго отходила. Зато после ела сразу за пятерых. Может, вот так и человек отлежится и встанет. Но хозяин не шевелился, и Кэрны начала всерьез беспокоиться. Она ткнулась носом в щеку хозяина. Охотника тут же вырвало. Но он был без сознания…
А собаки не выли — кричали от горя. Они боялись остаться без хозяина. Кэрны с грустью смотрела на них. Вот ведь, живого от мертвого отличить не могут. Не столько боятся за хозяина, сколько не хотят остаться без юколы. За нее они много лет лямку тянули. Вот и оплакивают все и вся заодно. Глупые псы — Кэрны отвернулась.
Ездовики орали так, что даже тундре надоело слушать. И тогда… О! Этот запах Кэрны узнала сразу. Да и с чьим его можно спутать!.. К ним подходила стая. Большая. А растерявшаяся от горя свора, неподвижный беспомощный человек и полукровка разве могли противостоять такой стае?
Кэрны понимала, что ей нечего терять. Человек сам отдал ее волчат другому. Не будь такого — теперь все было бы иначе. А собаки… Кэрны оглядела их. Зарычала. Те приутихли. Полукровка села рядом с вожаком в коротко взвыла, подав сигнал опасности. Свора насторожилась. Шерсть на загривке Кэрны встала дыбом. Предстояла схватка. Долгая и жестокая. Вероятно, она станет последней для псов и полукровки. Успеет ли прийти в себя человек? Впрочем, и очнись он — проку от того мало. Чтобы отбиваться от стаи, нужны силы. А где их возьмет хозяин? Может, так вот, не очнувшись, легче будет умереть и ему. Ведь скольких сам убил? Счету нет. На то и охотник. Оно и у людей случается последняя охота. Не все ж в тундре одерживать верх человеку. Когда-то она покажет свои клыки. И выпадет ружье, и ослабеют руки, и остановится сердце, остынет кровь. И разорвет стая того, кто был страшен ей еще совсем недавно. Лишь раздробленные кости застрянут белыми занозами среди кочек. Это все, что останется от человека, от охотника. Тундра такое видывала не раз.
Кэрны втянула воздух. Да, стая уже совсем близко. Теперь хоть замри, хоть перестань дышать — волки придут все равно. Уже не на голос — на запах. Они не собьются. Даже собаки это поняли. А человек? Он еще не пришел в себя…
Вот за стлаником мелькнула широкая спина вожака. Прыжок у него сильный, красивый. Матерый волк, и к тому же не стар. Вожаку своры с ним, конечно, не справиться. Еще спина! Бегут. Сейчас обогнут выступ берега и… увидят человека.
Кэрны подскочила к нему поближе. За нею — свора. Полукровка ткнула носом хозяина в лицо, но тот не открыл глаза, не пошевелился. Кэрны заметила: волчий вожак замедлил бег. Приостановился. Принюхался. Полукровка оглянулась на вожака своры — лохматого, большого кобеля с кривыми трясущимися от старости лапами. У него спина, и бока, и вся морда в рубцах и шишках. Да и глаза вожака подводить стали. Сожгла их тундра, ослепила ранними веснами блеском снега. Теперь — слезятся. Добычу, как и юколу, не глазами — носом видит. А что это за вожак? В пасти у него лишь половина зубов цела. Да и те желтые, стерты наполовину. Ну да разве виноват он, что служил человеку не только силой, брехом, глазами и зубами, но и каждым вздохом, всей требухой своей. Теперь за того же человека придется поплатиться и старой шкурой. Волки приближаются осторожно. Но вот вожак стаи призывно взвыл, и часть волков кинулась к Кэрны, а остальные… Полукровка не видела их. Но вожак, а с ним и упряжные кобели бросились к ней на выручку.
Первый тощий волк, совсем облезлый и злой, хватил Кэрны зубами за лапу. Полукровка подскочила, впилась клыками в бок. Тут подоспел вожак своры. Он придавил тощего сверху, вцепился в загривок с рычанием. Худой взвыл. Кэрны успела порвать ему шкуру. Но тут на нее налетели сразу две волчицы. Молодые. Сильные. Полукровка отшвырнула одну, но вторая вмиг насела сверху. Кэрны упала и, поймав нападавшую за заднюю правую лапу, прокусила насквозь. А тут опять та, отброшенная, подоспела. Хватила по брюху полукровку. Та полоснула ее когтями снизу. Волчица откатилась. Едва полукровка вскочила, как та, с прокушенной лапой, подкралась сзади. Кэрны едва увернулась и тут же грудью сшибла волчицу. Ее стал трепать набежавший ездовик. Кэрны огляделась. О! Тундра! Такой схватки еще не приходилось видеть никогда. На каждого ездовика пришлось не меньше чем по три волка. Собаки дрались отчаянно. Клыками и когтями, изворотливостью и силой.
