— Может, оно и верно, что такой выход сыскала. Одно худо — трудового стажу не станет. А старость подкатит, останешься без пенсии, — посетовал Кузьма.
— Ой, отец! Доживем ли мы до пенсии? О чем ты говоришь? У нас в школе и учителя, и ученики на занятиях теряли сознание от голода! Прямо у доски! О пенсии никто не хочет думать. Нынче до нее не хотят дожить! — ответила Ольга.
— Погоди, все еще наладится!
— Да где там! Ты на цены глянь и сравни с зарплатой! Потом скажешь, можно ли дожить до старости, если сегодня молодым жить неохота. Сколько на себя руки наложили от безысходности! Воровать и убивать не умеют. А заработанное честным трудом не отдают! Что делать остается? Не идти же попрошайничать! Да и кто подаст, когда больше половины города голодают…
— Ольга, мне тоже было нелегко, когда мать выгнала. Но ить не скатился, не пропал. И другим искать надо!
— Ты рабочий человек. Тебе проще. А как быть интеллигенции?
— Молча! Рукава засучить и вкалывать, коль выжить хотят!
— Выходит, мы становимся ненужными? Не стоит учить детей? Пусть растут дремучими? Зачем тогда я училась? — Ольга услышала громкий взрыв хохота во дворе, насторожилась и вместе с отцом бросилась вниз по лестнице.
Ксюшка сидела на коленях у Глафиры, уплетала конфеты и охотно отвечала на вопросы целого роя старух, вылезших погреться на солнце.
— А как твоего папку зовут? — спросила Глафира Ксюшку, дав конфету.
— Мудак! — не сморгнув глазом, ответила девчонка, засунув конфету за щеку.
— А мамку?
— Дай конфету, скажу! — Получила леденец и тут же выпалила: — Зайка! Ласточка!
— Молодец! Знаешь, как бабий род величать надо! — Поцеловала девчонку в щеку и, дав конфету авансом, спросила: — А деда как зовут?
— Говно! Козел! Старая плесень!
— Во! Гений, не девка! — хохотали бабы. — Так их в душу, этих прохвостов мужиков! — смеялись старухи. Но не над Кузьмой. А над тем, как, не задумываясь, крыла девчонка род мужичий, из-за которого слишком много горя выстрадала и вынесла каждая.
— Чего рыгочете? Чему скалитесь? — вышел Кузьма и, взяв Ксюшку на руки, оглядел притихших старух. — Нашли над чем потешаться! Неразумное дите за глупости балуете, еще и подбиваете на них! Ведь у самих такие же! Только не по незнанию, а всурьез вас лают, худче, чем моя внучка! Иначе тут не жили б! Я работаю тут. И меня навещают. Вас — на годы забывают! Не за это ли рыготанье? Не за такие слова, каким своих научили, бесстыжие?
Пошел к себе, позвав следом Ольгу, и уже в комнате сказал, темнея лицом:
— За деньгами гонишься? Все мало вам? Смотри, чтоб за той копейкой главное не проглядеть. Чем чужую детвору обучать, свою научи уму-разуму! Пошто она у вас, грамотных, такая обормотка выросла? Не меня, вас испозорила, всю семью нашу! Вот где никчемность твоя, доченька! Скоро и ты получишь от нее на каленые орехи. Недолго ждать!
— Ну что ты напустился на меня? Не успеваю я! Времени на Ксюшку не остается. Вдвоем с Максимом работаем. А в семье — пятеро! Всех накорми, обуй и одень. И всюду я!
— А что ж свекровь внучкой не займется? — спросил Кузьма.
— Пап! Она совсем старая! У нас в семье трое детей. Мне очень нелегко с ними. Поверь! Я всегда осуждала людей, сдающих родителей в стардом. Теперь молчу. Сама хлебнула через край!
— Эти старики вырастили Максима! — посуровел Кузьма.
— Да! Но теперь от них нет житья всем нам, — вздохнула Ольга, низко-низко опустив голову, и сказала тихо: — Если б ты знал все… Если б Максим не был таким, какой он есть… Как я жалела, что не я, а мать ушла…
— Оля! Олюшка! Ты об чем, детка? — тряхнул за плечи дочь. Та плакала:
— Купила Ксюхе апельсинов, старики поели. Выпросили или отняли, уж и не знаю. Принесла коробку конфет от тебя. Не успела оглянуться, дочка даже не попробовала ни одной. Простыла она, привез Максим мед, весь съели тут же! А ведь не сидят голодными. Купили Ксюшке игру. Компьютерную. Они ее прогнали, сами играют. А дочка плачет. Да что там! Булку и ту отнимут. В детство впали оба. Вот и уследи за троими разом, чтоб не обидеть никого. Начинаем с ними говорить, грозятся руки на себя наложить. Вот и посуди, как мне быть? Я учительница. Но не психиатр. Теперь уж и Максим дома не смеется. Я так боюсь, чтобы не сорвался из-за них, не запил, не сбежал из дома.
— Но ведь это его родители!
— Эти, — указала за окно, — тоже были чьими-то! Не все одиночки и горемыки. Тоже семьи имели. И здесь неспроста оказались. Может, как и меня…
— Мам! А давай у деда останемся! Тут совсем жить станем! — предложила Ксения, серьезно оглядев взрослых.
— Нельзя, котенок! Нельзя, моя лапочка! Папка говорит, терпеть надо. А то когда будем старыми, ты нас тоже сюда отвезешь.
— Мама, я устала дома! Вон соседская Иринка сбежала из дома от бабки. А у меня аж двое!
— Ксюшка, ты скоро в школу пойдешь, — успокаивала Ольга дочку, обещая нигде и никогда не разлучаться, не оставлять ее наедине со стариками. И Ксения поверила.
— А может, лучше вам перебраться к Егору? — задумался Кузьма.
— Нам лучше, не спорю! А старики? Они совсем беспомощные. Как я боюсь дожить до такого! Только бы не это! И надо терпеть! Ты не проговорись Максиму, что я пожаловалась тебе. Обидится на меня и не простит. Я не хочу стать разводягой! Я люблю его! Может, потому терплю все. Иначе давно б не выдержала…
«Иначе б не выдержала! — улыбается Кузьма, вспомнив Шурку. — Как-то она там мается? — пытается отогнать от себя образ бабы, всплывший внезапно и так некстати… — Шурка! — забилось сердце. Так захотелось увидеть ее. Ну почему, зачем, как наказание, встала она на его пути, и ни к одной другой не потянуло сердце. — Если б не любила, не выдержала… Наказанье иль счастье мне эта баба? Почему жду, терплю, помню ее всякую минуту? Ведь любил Настю. А что ж теперь? Что тянет к Шурке? Ведь дважды в жизни любить не можно. А как же я? Похоть? Да ну ее! Давно б прошло! А тут — всегда стоит перед глазами. Но ведь не молод… Может, правы мужики, говоря, что случается в судьбе вторая молодость…»
— Знаешь, пап, Максим старается не замечать всего, что происходит дома. Все переводит на шутку. И когда старики засыпают, отвлекает и меня. Старается развлечь хоть как-то. Он предлагал взять домработницу. Но ведь это чужой человек. Обидит и осудит. Потому сама кручусь. На Ксюшку времени не хватает. Ее зачастую забирает с собой Максим. На целый день. Не с добра. Вот и сказалось его воспитание. А как смогу изменить ситуацию? Вся надежда на школу, — выдохнула дочь. И вскоре, увидев машину Максима, попрощалась наспех и, схватив Ксюшку за руку, ушла. Внучка, оглянувшись, успела крикнуть:
— Дед! Я тебя не буду больше звать мудилой! Только ты приходи к нам хоть когда-нибудь…
Кузьма, послушав Ольгу, решил сам посмотреть, что происходит в ее семье. Если Ольга права, помочь ей, но глядя по ситуации.
