Воспользовавшись тем, что рабочий день уже кончился, я
стремглав выскочила из офиса и, зорко оглядевшись по сторонам, ринулась в
сторону метро. Остановилась у газетного лотка, чтобы отдышаться. Люди спешили
по своим делам, сосредоточенные и уставшие. Но мне почему-то казалось, что
среди них обязательно есть некто, интересующийся моей персоной. Едва я об этом
подумала, как ко мне подскочил щуплый парнишка лет четырнадцати.
— Марина Александровна? — громко спросил
он. — Меня послали передать вам это.
Он подождал, пока я разверну протянутую бумажку. На ней был
отпечатан номер телефона, абсолютно мне незнакомый.
— Вас просили сегодня после десяти позвонить до этому
телефону и представиться. Просто назовите свою фамилию, и все. Обещаете?
«Они с ума сошли, — подумала я. — Вербуют детей».
А вслух сказала:
— Обещаю.
Пацан в ту же секунду испарился, а я спрятала бумажку в одно
из отделений кошелька. Шпионские страсти, черт побери! Удастся ли мне
отделаться от этих типов? Поверят ли они, что я не разболтаю Горчакову о
слежке? Ведь логично предположить, что, если я отказалась следить за ним,
федералы поставят на это дело кого-то другого. Того же Потоцкого, к примеру.
Почему нет? А я возьму и предупрежу шефа. Может быть, поэтому они продолжают
нажимать на меня?
Я старалась гнать от себя плохие мысли. Едва пришла домой,
как позвонил Матвей. Он был в хорошем настроении, передал мне по проводам
тысячу поцелуев и пообещал вернуться не поздно.
— У тебя там все нормально? Ничего
подозрительного? — не удержалась я от вопроса.
— В каком смысле — подозрительного? — засмеялся
он. — Ты что, смотрела сериал про инопланетян?
Чтобы избавиться от плохих предчувствий, я занялась уборкой
квартиры. Ничего не помогало — мысль о предстоящем звонке выводила меня из
равновесия. Я разбила вазу и пролила на ковер воду. Стрелки на часах еле-еле
двигались. Ровно в десять вечера я сняла трубку и, развернув бумажку,
полученную конспиративным способом, набрала записанный номер.
К телефону долго никто не подходил. Потом женский голос, до
омерзения визгливый, выкрикнул:
— Алло! Кто это? Кто говорит?!
Следуя указаниям, я четко выговорила: — Это Марина Александровна
Заботина.
Женщина на том конце провода ахнула и, кажется, впала в
истерику.
— Это его жена! — рыдая, прокричала она кому-то и,
по всей видимости, швырнула трубку на стол.
Раздался звук удара обо что-то твердое, затем какое-то
шуршание, шепот, и другой женский голос, более спокойный, произнес:
— Алло! Вы жена Матвея?
— Да, — сказала я, чувствуя, что все тело
покрывается гусиной кожей.
— Как вы узнали, что он здесь?
— Как я узнала? — глупо переспросила я. Что я
могла ей сказать?
— Вы уже в курсе случившегося?
— Нет, а что случилось? — Если бы мой голос сейчас
слышал доктор, он прописал бы мне таблетки от ларингита. Я охрипла за одну
секунду — Ваш муж… Как бы это сказать… Знаете, он умер.
— Умер?! Матвей? Вы шутите?!
Но я уже знала, что моя собеседница не шутит. Она еще что-то
говорила, но я уже не слышала. Меня охватила странная слабость, исчезли все
цвета, кроме белого — перед глазами завертелись белые мушки, словно снег,
подхваченный ветром, белые стены надвигались на меня со всех сторон…
Кажется, и кричала. Кажется, кто-то стучал в дверь. Я,
вероятно, открыла, потому что помню лицо своей соседки — искаженное
неподдельной тревогой. Потом была машина, дорога, молодые небритые санитары с
опухшими глазами — то ли от недосыпа, то ли с перепоя. Меня несли на носилках
по бесконечным лестницам, и я тонула и выныривала из своего белого кошмара,
пока наконец не пришла в себя в больничной палате.
Рядом со мной на тумбочке лежал огромный букет роз, а на
стуле сидела серьезная Липа и держала меня за руку. Летнее солнце шествовало по
небу медленно и важно, милостиво бросая свои лучи в открытое окно.
— Привет, — сказала Липа обрадованно. —
Очнулась? А Горчаков только что ушел.
— Он меня видел? Вот такую? — руками я обрисовала
в воздухе нечто круглое.
— Конечно, видел. Не с завязанными же глазами он ходит.
Ты имеешь что-то против Горчакова?
— Наоборот.
— А! — воскликнула Липа. — Я поняла. Только
это как-то не ко времени.
— Это всегда не ко времени, — пробормотала
я. — Я что, попала под самосвал?
— Значит, ты ничего не помнишь, — констатировала
она, и я тут же сжалась под казенным одеялом.
Матвей! Они убили Матвея! Только из-за того, что я не
принесла чертову бумажку к кассам Казанского вокзала. Если бы я не выбросила ее
в урну, если бы…
— Я даже не знаю, что с ним случилось, — тихо
сказала я вслух.
Лучшего рассказчика, чем Липа, трудно найти. Чуждая всяким
сантиментам, она в скупых выражениях поведала мне драматическую историю о том,
как мой муж отправился к очередной любовнице в дачный поселок Пчелкино. Та
встретила его вместе с подружкой. Поплескавшись в бассейне роскошного дома,
троица выбралась из воды. Девочки ушли в душ, а Матвей развалился в шезлонге.
Там его и нашли через некоторое время. Как любовник, он больше не мог
представлять интереса.
Патологоанатом определил, что в его крови соединились в
смертельном объятии алкоголь и антидепрессант. Сердце взбунтовалось и дало
сбой. Я горько усмехнулась. Кто же принимает антидепрессанты накануне встречи с
милой? И пьет, как очумевший ковбой? Алкоголь в крови Матвея в три раза
превышал допустимую норму. Конечно, его заставили все это выпить! Сам Шлыков
вряд ли принимал участие в убийстве, да и Егор тоже. Скорее всего, исполнители
— какие-нибудь андроиды типа тех отвратительных «близнецов», которые похитили
меня прямо с улицы.
Два брата и сестра Матвея обо всем позаботились. При его
жизни они были холодны со мной, но теперь проявили заботу — заплатили персоналу
больницы, купили самые дорогие лекарства, оставили букет цветов. А я было
подумала, что розы от Горчакова.
— Завтра похороны, — сообщила Липа. — Тебя к
этому времени уже выпишут, так что не беспокойся.
Я открыла рот, чтобы возразить. Нельзя хоронить Матвея,
потому что это убийство! Я могу быть свидетелем…
— Кстати, — сказала Липа. — Тут тебе оставили
записку. Какой-то молодой парень с серьгой в ухе.
Дрожащей рукой я взяла протянутый конверт и достала из него
фотографию. Ее вытащили из рамки на моем комоде. Это был снимок, изображавший
моего брата и племянников. Я заплакала, уткнувшись носом в подушку.
— Говорят, поплакать обязательно надо, —
поддержала мою инициативу Липа. — Спадет нервное напряжение, и ты придешь
в себя. Кстати, у тебя нет какой-нибудь подруги? — спросила она.
