Я покачала головой. Какие подруги? Как только у меня
появлялась какая-никакая подруга, Матвей тут же перетаскивал ее в стан моих
врагов самым пошлым образом. Если не считать все того же брата, я была одна. Но
видеть брата в Москве в сложившихся обстоятельствах я хотела в последнюю
очередь. Так что оставалось смириться с одиночеством.
* * *
На похоронах ко мне подошла сестра Матвея. Она подбадривала
меня и похлопывала по предплечью, но я точно знала, что вижусь с ней, вероятно,
в последний раз. Матвеева родня не из тех, кто держится за сомнительных
родственников. Были бы у нас дети, тогда другое дело. А так я для них
практически посторонний человек. Бездетная вдова — немногим лучше, чем
любовница.
Я очень боялась, что кто-нибудь из людей Шлыкова придет на
кладбище, чтобы подмигнуть мне из-за какой-нибудь одинокой березки. «Что, мол,
доигралась, девочка? А мы говорили… Предупреждали… Так что сама виновата.
Считай, что убила мужа собственными руками». Но никто не пришел, или я просто
не заметила сквозь слезы. Народу пришло слишком много для того, чтобы
фиксировать каждого скорбящего. Кроме того, горе мое было искренним и
неподдельным. Увеличенная фотография Матвея в черной рамке притягивала мой
взгляд.
Меня заставили бросить первую горсть земли на крышку гроба.
Хотя я бы предпочла положить цветок. Потом ко мне по очереди подходили люди,
чтобы выразить свои соболезнования. Я со страхом вглядывалась в каждое
незнакомое лицо, опасаясь, что оно может превратиться в многозначительную
гримасу. Но никто в тот день меня не побеспокоил.
Возвратившись домой, я первым делом вставила в рамку фотографию
брата и племянников, отчетливо понимая, что прочно сижу на крючке. У меня не
было иного выхода, кроме как начать закладывать Горчакова. Прямо с
понедельника. Три оставшихся дня я собиралась предаваться скорби.
Однако вместо скорби во мне начала копиться злость. Не такой
я человек, чтобы покорно склонить голову перед неприятностями! Тем более что
моя злость была персонифицирована. Я знала в лицо и поименно убийц моего мужа и
не собиралась нести это знание дальше, ничего не предпринимая.
«Что можно сделать?» — спрашивала я себя. Действительно, что
я могла? Рассказать все Горчакову и подвергнуть таким образом опасности и его
самого, и его семью? Поехать к своему брату и посоветоваться с ним? Правда,
толку будет мало. Я могу попытаться найти покровителей, покруче тех, что на
меня наехали. Но сколько я ни размышляла, ни одного стоящего варианта в голову
так и не пришло. По всему выходило, что у Шлыкова на руках одни козырные карты.
В субботу утром я обратила внимание на то, что до сих пор
разгуливаю по квартире в траурном платье. Видимо, я в нем и спала, и ела. Нет,
насчет еды я не права. Я ничего не ела, причем уже давно. Моя талия становилась
все тоньше, но разве сейчас это имело хоть какое-то значение? Я жаждала
справедливости! Чтобы ее добиться, необходимо срочно взять себя в руки.
Я вылезла из платья и приняла душ. Потом сварила курицу,
выпила чашку бульона и прикончила ножку. Чтобы хоть чем-то заняться, решила
вынести мусор.
На лестничной площадке между этажами стоял мужчина и курил.
Я замерла на месте, с подозрением глядя на незнакомца. Тот суетливо отодвинулся
от мусоропровода и, улыбнувшись, произнес:
— Я уже ухожу.
Он не был похож на фээсбэшника. Грузный брюнет с маленькой
щеточкой усов держался очень обыденно, и я, успокоившись, смело спустилась вниз.
Запах голубоватого дыма, плававшего в воздухе, подсказал, что парень курит
«Кент» — эти сигареты нравились Матвею. Знакомый запах тут же вызвал у меня
очередной приступ щемящей тоски. Я возвратилась в квартиру совершенно разбитой.
Было всего лишь десять утра, когда в дверь позвонили. Я
открыла, не глядя в «глазок». Если это Шлыков или кто-то из его подручных —
даже лучше. Все будет сказано и выяснено немедленно. Но на пороге стояла
парочка, которую я ожидала увидеть меньше всего, — Липа и Горчаков.
— Вот что, — не здороваясь, сказал шеф. — Нам
с Липой сегодня предстоит поработать, и я подумал, почему бы вам не поехать с
нами.
— Куда? — растерянно спросила я.
— Ко мне на дачу. Вы немного отвлечетесь и смените
обстановку.
Липа ободряюще подмигнула. Я была по-настоящему тронута.
Перспектива увидеть своего идола в нерабочей обстановке вытеснила все остальные
мысли, и я побежала переодеваться. Горчаков донес мою сумку до машины, положил
ее в багажник и придержал для меня дверь. Липа предпочла сесть сзади.
— Пристегнитесь, — велел шеф. — Какую музыку
вы любите? У меня в бардачке есть кассеты.
Я выбрала самую романтическую группу из тех, что знала, и
подала кассету Горчакову. Он сидел так близко и казался таким досягаемым, что у
меня перехватило дыхание. Раньше я никогда не ездила с ним в машине: Липа
задремала, свесив голову на грудь, и тихонько посапывала у меня за спиной. Ее
сопение весьма органично вплеталось в музыку. В сущности, я не знала, о чем
говорить с Горчаковым — он мой шеф, он женат, и до сих пор мы всегда соблюдали
субординацию.
— Знаете, о чем песня? — спросил он, слегка
повернув голову и глядя на меня своими потрясающими глазами.
— Должно быть, о любви, — усмехнулась я. —
Судя по надрыву.
— По-английски вы, выходит, не говорите?
— А вы?
— Я нормально говорю.
Я тут же вспомнила, что им интересуется ФСБ. Может, он и в
самом деле шпион?
— Вы бывали за границей? — спросила я. Горчаков с
улыбкой кивнул. — А где?
— В Англии, во Франции, в Германии, в Америке, в
Австралии, в Африке, в Индии.
— Ого! А что вы там делали?
— Отдыхал, навещал друзей, иногда по работе ездил.
— Ничего себе!
— А вы где успели побывать?
— Только в Испании и в Болгарии.
— Мне нравится путешествовать, — признался
он. — Вот сынишка подрастет, покажу ему мир.
Мне не нужно было вздрагивать и приходить в себя. Я ни на
секунду не забывала о том месте, которое занимаю в его жизни. И это место —
стол в его приемной.
Еще полчаса пути, и я наконец увидела ее, женщину, которая
владела мужчиной, грезившимся мне ночами. Первое впечатление было
сокрушительным — красавица! Высокие скулы, ярко-синие глаза, выгодно
выделяющиеся на фоне темных волос, потрясающая фигура. На ней был желтый
ансамбль — шорты и топ. Малыш, побежавший навстречу отцу, растопырив ладошки,
тоже одет во все желтое. Очаровательный, потрясающий мальчишка.
Нас представили друг другу. Мальчик по очереди сунул нам с
Липой ручонку, испачканную в песке, и умчался с полным пакетом подарков,
которые привез отец. Альбина сначала обняла Липу, потом повернулась ко мне.
