— Примите мои соболезнования, — сказала она.
Вероятно, муж заранее посвятил ее в подробности моей биографии. — Я рада,
что вы согласились приехать. У нас все запросто. Надеюсь, вы немного
отвлечетесь.
Я тоже на это надеялась. Главное, что не останусь ночью одна
— здесь столько людей. Кстати, через некоторое время в окрестностях
обнаружилась еще и няня — дама средних лет с классическим пучком на затылке и
ласковым лицом. Все звали ее просто Таней, так же она представилась и нам.
Из выделенной мне комнаты на втором этаже коттеджа я
смотрела вниз на Горчакова, который, устроившись в плетеном кресле на веранде,
диктовал что-то Липе. Та сидела за столом, уткнувшись в ноутбук.
Меня раздирали противоречивые чувства. Боль, связанная со
смертью Матвея, собственная вина, любовь к Горчакову, осознание безнадежности
этой любви, плюс ревность к его жене. Над всей этой гремучей смесью витала
жажда мести, приправленная страхом, — я мечтала вывести людей Шлыкова на
чистую воду и одновременно боялась их. Я боялась, что они причинят вред моему
брату и его семье, если я буду упорствовать в своем нежелании доносить на шефа.
Я смотрела на макушку Горчакова, еле сдерживая слезы. В этот
момент я отчетливо осознала, что люблю его. И что в понедельник мне придется
запротоколировать все его телефонные звонки и визиты и передать эти сведения
убийцам собственного мужа.
Обедали на веранде. Я чувствовала себя диверсанткой, и
поэтому ароматный суп, поданный в глубоких пиалах, мой организм принимать
отказывался.
— Вам надо поесть, — серьезно сказал Горчаков, с
тревогой глядя на меня. — У вас под глазами синяки. И вы очень сильно
похудели за последнее время.
— Может быть, вам хочется чего-то другого? —
заботливо спросила Альбина. — Что вы больше всего любите?
«Вашего мужа», — хотелось ответить мне, но вместо этого
я пробормотала:
— Спасибо, суп очень вкусный. Я с удовольствием поем.
Люди Шлыкова обязательно спросят, чем занимался Горчаков в
выходные. Поэтому после обеда я осталась на веранде, чтобы подслушать. Шеф
просчитывал рентабельность нового оборудования, которое собиралась закупать его
фирма. И еще прикидывал возможности расширения. Время от времени он поглядывал
на меня, словно проверяя, в каком я состоянии. Видимо, мой вид его не радовал, потому
что он то и дело хмурился. Иногда даже замолкал на полуслове. В конце концов
Липа не выдержала и с присущей ей прямотой заявила:
— Сергей Алексеевич, если вы хотите все закончить
сегодня, Маришу нужно прогнать. Она вас отвлекает.
Я бросила на нее испепеляющий взгляд, но она только пожала
плечами:
— Ну, правда. Ты сидишь, как русалка, от тебя глаз не
оторвать.
Горчаков усмехнулся:
— Липа, ваша прямолинейность иногда просто шокирует.
— Кого это? — тупо спросила та.
— Допустим, меня. — Шеф улыбнулся, что слегка
сгладило пикантность ситуации.
— Шокировать может только правда, — не сдавалась
глупая Липа.
— Я с вами полностью согласен. Все сказанное вами
правда. Марина меня действительно отвлекает. Она прекрасна, словно русалка, я
не могу отвести от нее глаз и сбиваюсь с мысли.
Я мгновенно поднялась, чтобы ретироваться, но Горчаков
внезапно поймал меня за запястье и, поглядев в глаза, произнес:
— Останьтесь, не уходите.
Липа демонстративно вздохнула. А я, если честно, просто не
знала, как реагировать.
— Спасибо, вы очень чуткий человек, — наконец
нашлась я, проследив глазами за Альбиной, которая шла по садовой
дорожке. — Но лучше я пойду отдохну.
Горчаков тоже встал и, засунув руки в карманы, болезненно
поморщился:
— Не знаю, как вам помочь. Мне не хочется, чтобы вы
уединялись и страдали в одиночестве.
Но я все-таки уединилась. Сердце мое обливалось кровью. Если
он будет и дальше проявлять свое расположение и хватать меня за руки, я прореву
всю оставшуюся жизнь.
Альбина не набивалась мне в утешители, честно выполняя роль
радушной хозяйки. Оказалось, с ней легко общаться. Она была весьма неглупой, с
хорошим чувством юмора и спокойным характером. Короче, у нее было все, что
могло заинтересовать такого мужчину, как Горчаков.
Перед сном в мою комнату заглянула Липа и, немного
помявшись, что было ей совсем несвойственно, спросила:
— Может, тебе не с кем поговорить? Я всегда могу
выслушать и не разболтаю, честное слово. Вообще-то я несдержанная, но если
надо, из меня слова не вытянешь.
— Спасибо, Липа, — растроганно сказала я. —
Но мне нужно самой пережить этот тяжелый момент. Все пройдет.
— Ладно, тогда спокойной ночи.
Я выключила свет и легла. В распахнутом настежь окне, словно
живая, шевелилась занавеска. Иногда она взлетала вверх, и тогда взгляду
открывался чернильный кусочек неба без звезд. Изредка выныривала из этих чернил
тусклая луна, оставляя на постели ртутные лужи. Я долго лежала без сна, потом
снова растравила себя тоскливыми мыслями, тут-то меня и развезло. Я принялась
рыдать со всей страстью одинокой и безнадежно влюбленной женщины. Чтобы никого
не потревожить, я засунула голову под подушку, поэтому не услышала, как
открылась дверь и в комнату вошел Горчаков. На нем были спортивные брюки и
тенниска, волосы встрепаны со сна. Правда, все это я рассмотрела позже.
Когда он положил руку мне на плечо, я окаменела от испуга и
засопела под подушкой, внезапно почувствовав, как мало здесь воздуха.
— Только не визжите, — попросил Горчаков,
наклонившись к моему уху. — Испугаете ребенка. Он спит внизу, комната
прямо под вами. Это всего лишь я.
Всего лишь! Если бы он знал! Я перевернулась на спину,
отодвинув подушку в сторону, и столкнулась с предметом своего обожания
буквально нос к носу. Он сидел на краю кровати, низко склонившись надо мной. От
него приятно пахло чем-то горьковато-терпким, и в неярком свете луны его глаза
казались непроницаемыми.
Я в последний раз всхлипнула и хотела было извиниться, но
тут случилось невероятное. Горчаков наклонился еще ниже и вдруг прижался губами
к моим губам. Я испуганно замерла, ощутив невероятную истому Наверное, то же
самое чувствует пломбир, когда его поливают горячим сиропом. Я была пломбиром.
В нем нет ни косточек, ни иных твердых составляющих. Он может только таять,
принося блаженство тем, кто его любит.
Через мгновение Горчаков отстранился, стремительно поднялся
и вышел безмолвно, словно привидение, случайно забредшее в жилую часть дома.
«Черт, что это было?» — подумала я, ущипнув себя за руку. Слезы мгновенно
высохли. Я уставилась в потолок и замерла, сложив руки на животе. Голова моя
превратилась в тоннель, сквозь который, как скорые поезда, проносились мысли.
Ни одна не задерживалась ни на секунду. «Завтра надо сделать вид, что ничего не
случилось», — сказала я себе. Интересно, а как будет вести себя Горчаков?
