Секретарь ЦК компартии Украины Э. И. Квиринг тоже заявлял в самом высоком собрании: «Специально собирать евреев в одно место — это не логично, это пахнет сионизмом». Разумеется, пахнет, и еще как.
В самом деле: если уж решено без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем — с какой такой радости начинать обустройство какой-то отдельной еврейской квартиры? Солидарность, взаимовыручка внутри любой части общества всегда приходит в некоторое противоречие с единством целостного социума, и все порядочные утописты, стремящиеся к максимальному единству, всегда старались сделать общество бесструктурным, добираясь не то что до национальных, но даже до семейных коллективов. Легендарный Ликург стремился каждого спартанца оторвать от семьи, превратив в непосредственную государственную собственность. Робеспьер на пике террористического энтузиазма представил Конвенту проект отнятия детей у родителей во имя единоразового государственного перевоспитания нации, закосневшей в феодальных предрассудках; нечто в этом роде уже в хрущевское время предлагал академик Струмилин: поголовное помещение детей в детские сады с круглосуточным содержанием — с последующим переводом в школы-интернаты. Сегодняшние идеологи Русского Национального Единства тоже с подозрением относятся к социальной неоднородности общества, к стремлению каких-то групп иметь особые интересы. И они совершенно правы: частичная солидарность всегда приходит в противоречие с тотальной.
Другое дело — достижима ли последняя? А если да, то какой ценой? Опыт, к сожалению, показывает, что, отрываясь от преданности какому-то исторически сложившемуся социуму (освобождаясь от власти каких-то групповых химер), индивид, как правило, не переходит к преданности чему-то более широкому, но, напротив, впадает в чистое шкурничество. Как семейные коллективы все-таки ведут свое частное хозяйство, которое при обобществлении приходит в упадок, так и национальные сообщества худо-бедно хранят свою культуру, до которой гипотетическому единому человечеству дело еще то ли будет, то ли нет. Двадцатый век с чудовищной жестокостью постарался внушить нам: берегите то, что есть, — сломать легко, улучшить невероятно трудно.
Еврейские патриоты (патриоты для себя и националисты для интернационалистов) понимали национальную солидарность традиционным образом — поддерживали своих. Большевистские прагматики от Троцкого и Каменева до Калинина и Сталина на фоне всеобщей разрухи тоже не боялись союза с зарубежным еврейством, принципиально сохраняя за собой право разрывать любые союзы в тот миг, когда они становятся невыгодными. Тогда-то, на рубеже 24-25-го годов, в Америке был создан «Агроджойнт», а в Советском Союзе КомЗЕТ во главе со старым большевиком П. Г. Смидовичем — ни малейшей примеси еврейской крови, исключительно русско-польская, да еще и голубая, — заслужившим в высших сферах полупочтенное прозвище «ученого еврея при губернаторе». Тогда же, в основном для пропаганды и собирания добровольных даяний, был учрежден и его верный общественный спутник ОЗЕТ с уже известным нам Ю. Лариным во главе. «Джойнт» обещал 15 млн. долларов на землеустройство евреев, требуя взамен более снисходительного отношения к братьям-сионистам, а также к традиционной еврейской культуре. Большевики кое-что пообещали, так что в конце 1924 года принципиальное соглашение было достигнуто.
Однако на Украине еврейская колонизация, даже смазанная таким количеством долларов, была встречена без восторга. Зам. наркома земледелия М. Вольф (типично юдофобская фамилия), вынужденный объясняться с представителем контролирующих органов Е. М. Ярославским-Губельманом, оправдывался тем, что боится всплеска антисемитизма, поскольку коренным земледельцам-колонистам никто кредитов не дает (государство действительно балансировало на грани полной нищеты), а евреям дают. В такие тонкости, что евреям помогают богатые родственники за границей, народное чувство (глас Божий) входить, разумеется, не собиралось. Евреи-идеалисты снова могли бы убедиться, что даже не правительство, а прежде всего народ не позволит им устраиваться как-то по отдельности от прочих, но они были ослеплены своей грезой, как все идеалисты, не замечая того, что одни ее части отрицаются другими.
Крымские татары, у которых за националистическе настроения («контрреволюционный заговор») только что расстреляли 132 человека, были настроены еще менее гостеприимно — снова подтвердилось предостережение Жаботинского: на земле нет свободных территорий. Но вместе с тем нелояльность крымских татар давала советскому руководству дополнительный стимул укрепить стратегически важный район более благонадежным населением, которое, вознагражденное собственной автономной областью, должно было превратиться в еще более благонадежное. В марте 26-го с подачи КомЗЕТа при поддержке Калинина Политбюро приняло постановление: «Держать курс на возможность организации автономной еврейской единицы при благоприятных условиях переселения».
Нарком Смирнов снова пугал недовольством крымских татар и кубанских казаков, обиженных за свои плавни, но до более или менее открытого конфликта дело дошло, кажется, только с крымскими татарами, — хотя принят был широковещательный план посадить на землю в течение ближайших десяти лет 100 тысяч еврейских семей, которые Ларин предложил уравновесить таким же количеством славян, чтобы не плодить новые поговорки типа «Для евреев Крым, а для русских Нарым». При соблюдении подобных мер предосторожности Ларин считал возможным учредить в Северном Крыму национальную еврейскую республику, что было поддержано Калининым (именно это его заявление и было названо западной печатью декларацией Калинина по аналогии с декларацией Бальфура о намерении возродить в Палестине еврейское государство). Трудно сказать, насколько сами авторы подобных деклараций верили в свои прожекты, а насколько пудрили мозги Западу вообще и американскому еврейству в особенности: уж слишком маленькое меньшинство образовывали евреи даже в Крыму, где в 1927 году русские составляли 44 процента, а крымские татары 37 процентов населения; в оставшейся же пятой части евреям принадлежала даже меньшая доля, чем немцам, — о выделении которых в самостоятельную «единицу» никто даже и не заикался. Евреи обречены были постоянно наталкиваться на резонный вопрос: а чем вы лучше каких-нибудь болгар или греков, которых здесь побольше вашего и которые живут здесь подольше вашего?
Кроме того, успеху предприятия не способствовал ни мировой экономический кризис 1929 года, ударивший по «Агроджойнту», ни сочетание засушливого климата с засоленной почвой. И все же главным препятствием, похоже, оказалось нарастание антисемитизма.
Однако энтузиасты крымско-украинской еврейской колонизации и в Союзе, и за его пределами, по-видимому, не сумели оценить силу возрастающего сопротивления, до поры до времени относясь к дальневосточному проекту в лучшем случае скептически. Вот что писал о Биробиджане тот же Ларин-Крымский:
«Кроме площадей в Европейской части СССР Комзет получил еще в 1928 г. для планового переселения еврейских земледельцев в азиатской части СССР Биробиджанский район к северу от реки Амура (западнее города Хабаровска). Общая площадь Биробиджанского района, закрепленная за Комзетом в 1928 г., составляет около 4 млн. га. Однако земель, пригодных в течение предстоящего десятилетия для приступа к сельскому хозяйству, даже при условии некоторой мелиорации, там во много раз меньше. При царизме старым переселенческим управлением после некоторых обследований Биробиджан признан был вообще почти непригодным для земледельческой колонизации. Посланная туда Комзетом специальная комиссия, обследовавшая район под руководством проф. Брука, ориентировочно допускала в своем докладе возможность постепенного поселения 35 тыс. семей. В том числе до 10 тыс. семей на землях, не требующих больших мелиораций (необходимо лишь озаботиться о дорогах и т. п.). Однако практическое ознакомление с районом показало, что эти надежды были слишком радужными. Комзет включил в свой пятилетний план (1929–1933 гг.) переселение в Биробиджан для занятия сельским хозяйством лишь девяти тысяч семей. Но уже и для них приходится включать в программу работ проведение оросительных магистралей, осушительные работы и т. п. Однако, нет серьезных шансов для полного выполнения и такой урезанной программы. Их нет по суровости края, по дороговизне операций и по выяснившимся гораздо большим трудностям дела, чем какие предполагались при отводе этого района для заселения Президиумом ЦИК'а в марте 1928 г. Достаточно сказать, что для выполнения программы земледельческого переселения в Биробиджан хотя бы девяти тыс. семей в первое пятилетие — для этого понадобился бы отпуск государством возвратных и безвозвратных кредитов (по госбюджету и через Цсхбанк) не менее 20 млн. руб. Пока в 1928 г. было израсходовано около 1 млн. руб. и на 1929 г. назначено 1300 тыс. руб. Уже одно это делает программу нереальной (в отличие от программы по Крыму и Украине, обеспеченной также средствами иностранных организаций). Да и нельзя ожидать отпуска государством таких больших средств при возможности достичь гораздо больших результатов в более близких районах, где дело обходится дешевле и результаты в смысле прочности организации еврейского земледелия не столь гадательны. Ибо Биробиджан, — с его вечно мерзлой подпочвой, заболоченностью, гнусом, наводнениями, длительными сорокаградусными морозами, культурной оторванностью, расстоянием свыше тысячи верст от моря, неизбежной экстенсивностью хозяйства, коротким растительным периодом при неблагоприятном распределении осадков по временам года и т. д., — вряд ли может оказаться вполне подходящим местом для такого людского материала, как впервые вообще переходящие к земледелию горожане. Обратный отход с.-х. переселенцев, и без того довольно заметный при поселении евреев на землю, — в условиях Биробиджана неминуемо должен оказаться еще более значительным, обрекая тем на пропажу немалую часть затрачиваемых средств (в первый год он оказался около 50 процентов). К тому же при заселении Биробиджана государству приходится вкладывать почти исключительно свои средства, тогда как при переселенческой работе в европейской части страны (Крым, Украина) возможно крупное финансовое участие иностранных еврейских благотворительных обществ. Вкладывать же средства в Биробиджан они считают для себя слишком дорогим и рискованным. При природных и хозяйственных данных Биробиджана заселение его вообще задача, доступная сейчас только государству, поскольку оно по общим соображениям считает необходимым возможное заселение этого района.
