Я обнаружил, что ошибался насчет Бретта Саттона. Но необходимость самому как можно скорее заняться сексом - из мести, в качестве компенсации, чтобы вернуть уверенность в себе, - превратилась в манию. Естественно, первым делом я подумал про Эми. В течение нескольких лет наши отношения несли в себе все признаки романа: постоянные тайные встречи, ужины в ресторане, разговоры намеками по телефону, взаимные признания - все, кроме самого полового акта. Я не переходил этой границы, чтобы не изменить Салли. Теперь у меня не было сдерживающих моральных обязательств. Так я сказал себе сразу после бомбы Салли. Чего я не решил, так это: а) действительно ли я желаю Эми и б) желает ли меня она. На Тенерифе мы узнали, что ответ на оба эти вопроса - нет.
Среда, 26 мая. Сегодня утром пришли письма от Джейн и Адама. Мне не хотелось их читать - уже от одного знакомого почерка на конвертах у меня засосало под ложечкой, но я не мог ни на чем сосредоточиться, пока не вскрыл их. В обоих были короткие записки с вопросом, как я себя чувствую, и с приглашением приехать погостить. Я подозреваю некий благой тайный сговор: слишком уж невероятное совпадение - получить их в один день.
Еще до того как Салли вернулась в дом для ведения «раздельного хозяйства», я встретился сначала с Адамом, а потом с Джейн. С сыном я как-то пообедал в Лондоне, а потом поехал на выходные в Свонедж к Джейн и Гасу. Оба мероприятия получились неудачными. Чтобы меня не узнали, для ланча с Адамом я выбрал ресторан, где никогда раньше не был. Он оказался переполнен, а столики стояли так близко друг к другу, что мы с Адамом при всем желании не могли говорить свободно и вынуждены были общаться с помощью какого-то усеченного кода. Если бы кто-то нас подслушал, то наверняка решил бы, что мы обсуждаем неудачный званый ужин, а не распад тридцатилетнего брака. Однако это было все же лучше, чем выходные в Свонедже, потому что Гас постоянно старался тактично оставить нас с Джейн наедине для разговора по душам, а ни она, ни я к нему не стремились, потому что не привыкли так разговаривать друг с другом и не знали, как это делается. Отношение Джейн ко мне всегда выражалось в шутливых нападках то за мои покупки, наносящие урон окружающей среде, например какую-нибудь минеральную воду в бутылках или цветные скрепки и книжные полки из цельного дерева, то за женоненавистнические шуточки в «Соседях» и так далее. Мы играли в эту игру отчасти на публику. А вот настоящей близости, похоже, между нами не было.
Днем в воскресенье мы с Джейн гуляли с их собакой по берегу и обменивались отрывочными замечаниями по поводу погоды, прилива и виндсерферов в бухте. Ребенок, кажется, должен родиться в октябре. Я спросил, как она переносит беременность, и Джейн ответила, что утренняя тошнота, слава богу, прошла; но эта тема тоже заглохла, вероятно из-за неловкости, вызванной тем, что была связана для нас обоих с последней ссорой между мной и Салли. Потом, на обратном пути, когда мы уже почти подошли к коттеджу, Джейн вдруг спросила:
- Почему ты просто не дашь маме, что она хочет? У тебя же все равно останется очень много.
Я ответил, что это дело принципа. Бросив меня просто потому, что ей трудно со мной жить, Салли не вправе ожидать, что я по-прежнему стану поддерживать для нее тот образ жизни, к которому она привыкла. Джейн заметила:
- Ты хочешь сказать, что платил ей, чтобы она мирилась с твоими настроениями?
- Конечно нет, - ответил я./
Но думаю, в каком-то смысле Джейн права, хотя я бы выразил это несколько иначе. Умненькая девочка, моя Джейн. Она сказала:
- Мне кажется, что деньги, которые ты заработал на «Соседях», плохо повлияли на вас обоих. Ты, судя по всему, потерял душевный покой, который раньше у тебя был. Да и мама стала ревновать.
Прежде мне никогда не приходило в голову, что Салли может ревновать меня к успеху.
Хотя Джейн и Адам пытались держать нейтралитет, я чувствовал, что в душе они оба на стороне Салли, поэтому после тех двух встреч я больше не искал их общества. Кроме того, я замыслил свозить Эми на Тенерифе и боялся, что они узнают и расскажут об этом Салли.
Тенерифе действительно оказался катастрофически неудачным выбором, но и так все это предприятие в самого начала было обречено на провал. Пока я встречался с Эми тайно, никогда не позволяя себе ничего сверх дружеского поцелуя или объятия, я наделял ее определенным очарованием, очарованием запретности, самоотречения. Но лежавшая передо мной на кровати обнаженная женщина показалась мне обыкновенной приземистой толстушкой с довольно волосатыми ногами, чего я не замечал раньше, потому что она всегда носила чулки или колготки. И еще ее телу явно недоставало мышечного тонуса. Я не мог не сравнивать ее, в смысле физической формы, с Салли, и сравнение оказалось не в пользу Эми. По-видимому, я где-то серьезно ошибся в своих стратегических расчетах. Какого черта я делаю в номере этого дрянного отеля на этом безобразном курорте, с женщиной куда менее желанной, чем ушедшая жена, с которой я стараюсь свести счеты? Стоит ли удивляться, что Тенерифе оказался провалом и в смысле эротики. Вернувшись домой - на самом деле даже раньше, - я принялся перебирать в памяти имена знакомых женщин в поисках подходящей партнерши, помоложе и попривлекательнее Эми. И наткнулся на Луизу.
Не прошло и нескольких дней, как я снова оказался в самолете, на пути в Лос-Анджелес. И новое фиаско. Точнее, двойное фиаско, если учесть неудачное свидание со Стеллой, которую сосватала мне Луиза после того, как разбила мои надежды. Тоже мне надежды. Еще когда я бронировал место на самолет до Лос-Анджелеса (билет с открытой датой, бизнес-класс; он стоил целое состояние, но я хотел прибыть в хорошей форме), я уже, конечно, понимал: вероятность того, что спустя столько лет Луиза по-прежнему одна и по-прежнему доступна, практически равна нулю. Но я просто подавил эти сомнения, потому что мысль о провале была для меня невыносима. Как Кьеркегор, который через год после разрыва помолвки возвратился в Копенгаген, тщетно воображая Регину одинокой и неутешной, и вдруг он обнаружил, что она обручена со Шлегелем. Притягательность Луизы заключалась именно в том, что я мог ею обладать и по глупости, из упрямства отказался. Искушение Повторением, мысль о том, что Луиза снова себя предложит, сделав обладание вдвойне сладостным, - вот что побудило меня преодолеть все эти тысячи миль.
Стелла же, напротив, была потенциальной связью на одну ночь, насколько я понял. Мне нужно было убить сутки до следующего рейса в Лондон, поэтому, когда Луиза позвонила мне наутро после нашей вылазки в Венис и сказала, что у нее есть подруга, которая сгорает от желания со мной познакомиться, я согласился. Встретился с ней в вестибюле и повел ужинать в нелепо дорогой ресторан отеля. На первый взгляд она казалась весьма привлекательной - стройная, в высшей степени ухоженная блондинка. Меня слепил блеск, исходивший от ее зубов, лака для волос, лака для ногтей и бижутерии. Но ее улыбка длилась чуть дольше, чем это казалось естественным, а кожа на лице под слоем пудры и румян была настолько тугой, что наводила на мысль о подтяжке. Стелла не стала ходить вокруг да около - пока мы пили перед ужином «Маргариту», она заявила:
