— По-моему, Трикси, тебе лучше бы поехать домой, — говорит он, когда я делаю первый маленький-премаленький глоток. — Если Джим увидит тебя в таком состоянии, он сума сойдет. Я тебя прикрою. Скажу, что ты поехала к клиенту или еще что-нибудь сочиню. — Он поворачивается к столу и отвечает на очередной звонок. Я узнаю, что, оказывается, уехала на какую-то презентацию и появлюсь в банке завтра утром. Рано утром. Провозглашая это, Бладхаунд переводит на меня испепеляющий взгляд.
— Хорошо. — Он кладет трубку и обращается ко мне. — Лили сегодня у тебя? — Я киваю. — Я позвоню ей, попрошу дождаться тебя и уложить в постель.
— Скжи ей, что я утром видела специальное предложение шесть-по-цене-четырех, — сообщаю я. — О, нет. Лучше пзвони Джулии. Скажи, что она мой лучший друг и я ее очнь увжжаю. Мы собирались сегодня встретиться в «Мет-баре»…
— Я с этим разберусь, — твердо говорит Бладхаунд. Он помогает мне подняться на ноги, собрать вещи и упихнуть их в сумку; потом берет букет. — Ты уверена, что не потеряешь его по дороге?
Мы идем к лифтам. Я старательно держу равновесие. Не думаю, чтобы хоть у кого-то может зародиться подозрение. В сущности, никому до меня нет дела. Все уткнулись в свои компьютеры и бумаги. И кто только придумал эту поломоечную машину? Об нее ведь можно споткнуться и сломать ногу! К счастью, мы уже дошли до лифта. Бладхаунд нажимает кнопку и поворачивается ко мне.
— Увидимся завтра. Слушай, не делай так больше, ладно? У тебя осталось — сколько там? — двадцать семь дней. Не делай глупостей. Заставь Фредерика — или как он там себя называет — заключить эту сделку. После фиаско с доктором Норико тебе не стоит больше впутываться во всякие сомнительные мероприятия. Понимаешь? (Я трясу головой. Ого! Желудок подскакивает к горлу. Глубокий вдох. Еще один.) Бладхаунд продолжает разглагольствовать. — Уверен, у тебя еще осталась парочка козырей в рукаве… (О, вот и лифт. Давай-ка, двигай прямо домой. Не заходи больше ни в какие бары.) Он подталкивает меня в сторону кабины. Слава богу, она пуста. — Я позвоню Джулии и Лили.
— Спсибо тебе, Бладхаднуд, — говорю я, ткнув в него пальцем. — Ты мой друг и я тя уважжаю. Не то штобы лучший друг, но все-таки. Таки… — Двери закрываются. Могу поклясться, что Бладхаунд покраснел…
Четверг, 19 октября
(до «Дня X» 26 дней — …а на восьмой день Он сотворил ПОХМЕЛЬЕ)
Я изменила свое мнение о Боге. Как мог Он, столь сведущий и всепонимающий, дважды так жестоко ошибиться? Временные зоны — это, разумеется, первое. Это я вам говорю с полной ответственностью — как банковский работник, вынужденный посещать эти кошмарные утренние планерки. Но создать еще и похмелье! Видимо, у Него был неудачный день или же Он сам не ведал, что творит. Какой же надо иметь извращенный ум, чтобы такое создать! Причем человек и не подозревает об опасности, пока его возраст не подойдет к тридцати. До поры живешь в счастливом неведении. А потом… Всего-то и выпьешь бутылочку сидра в «Ламбраско», — и немедленно осознаешь, что пьянство — зло. И проникнешься пониманием…
Пейте дорогое шампанское, учил меня мой добрый друг, — и никаких последствий. Я так и делала. К сожалению, добрый друг не предупреждал насчет дозы, так что я была уверена, что это нечто вроде микстуры. Две бутылочки каждые четыре часа. Не более восьми бутылочек в сутки. Если лечение не помогает, обратитесь к своему врачу.
Тот же самый добрый друг предупреждал, что ни в коем случае не нужно смешивать напитки. Я и не смешивала. Несколько месяцев. Однажды даже попросила официанта в американском баре принести мне составляющие коктейля в различных емкостях…
Но вчера я презрела все эти советы. Я перебрала. Я смешивала все подряд, и посему нынешним утром я чувствую себя полным дерьмом. Нет другого слова, чтобы адекватно описать мое состояние. Нет его! Сегодня — один из тех дней, когда старая Трикси, бедняжка, звонила бы на работу и объясняла насчет сломанного будильника, пробок на дорогах, женских проблем и перебоев с электроэнергией. Но новая Трикси не может себе этого позволить… Нет.
Я сижу за своим столом, заливая в себя «Люкозейд» и пытаясь сфокусировать взгляд на экране компьютера. Бладхаунд неодобрительно качает головой всякий раз, как я отворачиваюсь от монитора и протираю слезящиеся глаза.
— Глупо, — наконец говорит он, когда я надеваю темные очки, чтобы хоть немного облегчить свои страдания. — Глупо показывать всем и каждому, что у тебя похмелье. Ты еще одолжи у Сэма подставку для флажков и выстави у себя на столе белый флаг. Ты же демонстрируешь Джиму, что тебе наплевать на его ультиматум. Ты этого хочешь?
Хм. Интересно, есть у Джима какой-нибудь антипохмелин?
— Мне не наплевать на его ультиматум, — бурчу я. — Вчерашний день так хорошо начинался, но все пошло прахом, когда мне на пути повстречался идиот в женском платье. Как ты не понимаешь? Я полагала, что сумею достичь даже большего, чем ожидает от меня Джим. Две сделки вместо одной. Две. Я хотела убедить его, что я изменилась. Но все мои надежды рассеялись как дым. — Я безнадежно машу рукой. — И все из-за тебя.
— Из-за меня? — Бладхаунд делает удивленные глаза и откатывает свое кресло подальше — на всякий случай. Может, боится, что я снова примусь за старое?.. — Но чем же я виноват, если Фредерик решил переделаться в женщину?
— Но именно ты навел его на меня.
— Да, потому что я знал, что его компании нужны займы. И ничего не знал об этих… заморочках с половой принадлежностью, — протестует Бладхаунд. — Я бы не стал предлагать тебе этот путь, если б знал, что все так обернется. — Он отворачивается к экрану. Его спина выражает жестокую обиду.
Я знаю, что он прав. Бладхаунд может быть надоедлив, но он не мстителен. Просто похмелье заставляет меня быть стервозной. Я подозреваю, что и Бладхаунд это понимает, поскольку по прошествии двадцати минут холодного молчания оборачивается испрашивает, не хочу ли я кофе. И предлагает сходить за датскими пирожными. Подлец! Знает ведь, что это предложение, от которого я не смогу отказаться. Десять минут проходит в тишине — пока мы жуем пирожные. Потом Бладхаунд говорит:
— Лили вчера дождалась твоего возвращения? Как она поживает?
— Дождалась. Поживает прекрасно.
Бладхаунду незачем знать, что Лили натянула на себя пластиковый передник — вроде тех, что используют санитары «скорой помощи», перестелила простыни и поставила возле кровати тазик. Когда я приехала, она стояла перед домом, болтая с мороженщиком. Из его фургончика доносились «Зеленые рукава». В итоге эта кошмарная мелодия пронизывала все мои пьяные сны. Мне грезилось, что я — Гиневра. Я стояла возле окна, и мои тициановские кудри струились по плечам и падали на спину. А Киаран, само собой, был влюбленным сэром Ланселотом. Он прискакал под мое окошко, дабы спасти меня от тягот и забот, что вечно преследуют королеву…
— Она приготовила мне чашку крепкого кофе и велела выпить все до дна, а потом уложила в постель. Я отрубилась часов около восьми, а когда проснулась, обнаружила ее записку Она сообщала, что ты звонил вечером — очень мило с твоей стороны, а также, что купила круассаны, поскольку французская пекарня распродавала их по дешевке. Если я их не съем, Лили несомненно приготовит пудинг по рецепту какого-нибудь Гэри Родеса или еще что… В общем, она впихнет их в меня — в том или ином виде.
