— Приношу свои соболезнования. Насколько мы поняли, вы с Рогером были близкими друзьями.
Юхан кивнул.
— Значит, можно предположить, что Рогер рассказывал тебе вещи, о которых не рассказывал никому другому.
— Что вы имеете в виду?
Они не услышали ничего нового. Юхан не думал, чтобы Рогера что-то беспокоило и что тот кого-то особенно боялся, хоть периодически и сталкивался с парнями из старой школы. В Пальмлёвской гимназии ему нравилось, он никому не задолжал денег и не проявлял интереса к ничьей девушке. Ведь у него была своя. Юхан полагал, что у нее Рогер и находился в ту пятницу вечером. Он проводил у Лизы много времени. Себастиан и Ванья почувствовали, что, на взгляд Юхана, слишком много. Нет, он тоже не знал, с кем Рогер собирался встретиться, если он не был у Лизы. Не знал он и почему Рогер звонил ему тем вечером домой. Во всяком случае, на мобильный Юхана он так и не перезвонил. Сплошные «нет».
Ванья начала впадать в уныние. Они топчутся на месте. Все говорят одно и то же: Рогер был спокойным и уравновешенным парнем, держался особняком и ни с кем не ссорился. А что, если это один из тех редких случаев, когда убийца не знал жертву? Вдруг кому-то просто взбрело в голову пойти в пятницу вечером и кого-нибудь убить, и он остановил выбор на Рогере.
Случайно.
Просто потому, что ему представилась возможность.
Конечно, так убивают очень редко. Во всяком случае, таким образом, как здесь. Чтобы вынуть сердце, переместить и спрятать тело, подкинуть доказательства.
Необычно, но не исключено.
Вместе с тем Ванья все сильнее чувствовала, что в идентичных рассказах о Рогере что-то не сходится. Ей запали в голову слова Лизы о том, что Рогер любил тайны. Ванье казалось, что эти несколько слов ближе к истине, чем все остальные. Складывалось впечатление, будто существовало два Рогера Эрикссона: один, едва заметный и никогда не высовывавшийся, и другой — с множеством тайн.
— Значит, ты не можешь припомнить, чтобы у кого-либо имелась причина злиться на Рогера?
Ванья уже собралась уходить, уверенная в том, что ответом будет еще одно покачивание головой.
— Могу. На него, конечно, изрядно разозлился Аксель. Но не настолько.
Ванья остановилась. Она прямо почувствовала прилив адреналина. Имя. Человека, который питал злобу к Рогеру. Соломинка. Возможно, начало еще одной тайны.
— Кто такой Аксель?
— Он был у нас в школе завхозом.
Взрослый мужчина. Доступ к машине. Соломинка стала более ощутимой.
— Почему же Аксель злился на Рогера?
— Его из-за Рогера несколько недель назад выгнали из школы.
~ ~ ~
— А, этот прискорбный инцидент.
Директор Грот расстегнул пиджак и уселся за письменный стол с таким выражением лица, будто подумал о чем-то неприятном, что он съел. Ванья стояла у двери, скрестив руки на груди. Ей стоило немалых усилий, чтобы голос не выдавал ее гнева.
— Когда мы здесь были, я говорила, что кто-нибудь из вашей школы может оказаться причастным к убийству Рогера Эрикссона. А вы даже не подумали о сотруднике, которого уволили из-за Рогера?
Директор развел руками, с одной стороны, вроде бы извиняясь, а с другой — показывая, что не придавал этому значения.
— К сожалению, да, прошу прощения. Я никак не связывал эти обстоятельства вместе.
— Не могли бы вы немного рассказать о «прискорбном инциденте»?
Грот с откровенной неприязнью взглянул на Себастиана, который сидел в одном из мягких кресел и разглядывал информационную брошюру о школе, снятую им с полки возле директорского кабинета, пока они ждали.
«Пальмлёвская Гимназия: здесь начинаются возможности».
— Тут особенно нечего рассказывать. Оказалось, что наш завхоз Аксель Юханссон потихоньку продает учащимся спиртное. Его, разумеется, незамедлительно уволили и забыли о нем и думать.
— А как вы узнали о том, чем он занимается? — поинтересовалась Ванья.
Рагнар Грот, наклоняясь вперед и смахивая со стола несколько пылинок, одарил ее чуть усталым взглядом.
— Вероятно, поэтому вы здесь, не так ли? Рогер Эрикссон со свойственным ему чувством ответственности пришел ко мне и рассказал о том, что происходит. Я попросил одну из учениц позвонить Акселю и сделать заказ. Когда он явился с товаром в условленное место, мы взяли его с поличным.
— Аксель знал, что на него наябедничал Рогер?
— Не знаю. Наверное. Я слышал, что об этом знали многие ученики.
— Но в полицию вы не заявили?
— Нет, я не видел в этом особого смысла.
— Не в том ли дело, что это могло бы подмочить вашу репутацию как «оптимальной среды для получения образования, означающей уверенность, вдохновение и полноценные возможности развития для каждого индивида в духе христианских ценностей и взглядов на человека»? — Себастиан оторвал взгляд от брошюры, которую только что процитировал, не сумев сдержать злорадной усмешки.
Отвечая, Рагнар Грот изо всех сил старался не выдать голосом неприязни.
— Отнюдь не тайна, что высокая репутация является нашим главным преимуществом.
Ванья лишь непонимающе покачала головой.
— И поэтому вы не заявляете о совершаемых в школе преступлениях?
— Речь шла о незаконной продаже спиртного. В небольших количествах. Правда, несовершеннолетним, но тем не менее. Акселю в худшем случае пришлось бы заплатить штраф, не так ли?
— Вероятно, но дело не в этом.
— Да! — перебил Грот резким голосом. — Дело в том, что потеря доверия родителей стоила бы мне гораздо больше. Это вопрос приоритетов. — Он встал, застегнул пиджак и направился к двери. — Если вы закончили, то у меня есть другие дела. Но если вы хотите поговорить с Акселем Юханссоном, то можете получить его адрес в канцелярии.
Себастиан стоял в коридоре перед канцелярией и ждал Ванью. На стенах висело множество фотопортретов предыдущих директоров и других учителей, заслуживших того, чтобы их помнили последующие поколения. В центре этого парада фотографий висела единственная картина маслом — портрет отца Себастиана. В полный рост. Он стоял возле кафедры, заполненной атрибутами и символами, которые должны были наводить на мысль о классическом обучении. Картина была написана немного с нижнего ракурса, так что Туре Бергман постоянно смотрел на зрителя сверху вниз. «Пожалуй, отлично ему подходит», — подумал Себастиан.
Смотреть на всех и вся сверху вниз.
Осуждающе.
С центральной позиции.
Себастиан дал волю мыслям. Каким отцом он сам был в течение тех четырех лет, что ему выпало воспитывать дочку? Ответом, вероятно, будет — неважным.
