— Нам неизвестно, что произошло. — Себастиан бросил на шефа немного усталый и сердитый взгляд. Он ведь выдал только маленький кусочек мозаики, а не сложил весь пазл. — Мы не знаем даже, где он умер. Я сказал только, что это едва ли было спланировано.
— Значит, убийство может оказаться непредумышленным, но это ни черта не приближает нас к ответу на вопрос, кто убил парня, так?
Все молчали. Себастиан по опыту знал, что, когда Торкель начинает цинично занудствовать, отвечать не имеет смысла. Остальные явно придерживались того же мнения.
— Эти следы на ребре — их можно сопоставить с пулей, если мы найдем оружие? — обратился Торкель к Урсуле.
— К сожалению, нет.
Торкель снова ссутулился и развел руками.
— Значит, у нас есть новая причина смерти, и на этом, черт побери, все.
— Не совсем. — Себастиан указал на другую фотографию на стене. — У нас есть часы.
— И что толку?
— Они дорогие.
Он продолжал водить рукой по глянцевым снимкам одежды Рогера.
— Джинсы фирмы Acne jeans. Куртка Quiksilver. Кроссовки Nike. Все фирменное.
— Он же был подростком.
— Да, но откуда он брал деньги? Непохоже, чтобы он был из состоятельной семьи. Он ведь даже являлся маленьким благотворительным экспериментом Пальмлёвской гимназии.
* * *
Лена Эрикссон сидела в своем кресле в гостиной, стряхивая пепел сигареты в пепельницу на подлокотнике. Утром она открыла новую пачку, а около часа назад — еще одну. Это была третья сигарета из второй пачки. Следовательно, двадцать третья за день. Слишком много. Особенно учитывая то, что Лена весь день почти ничего не ела. У нее немного кружилась голова, когда она откашлялась и посмотрела на полицейских, сидевших на диване по другую сторону четырехугольного журнального столика. Новые. Оба. Все трое, если считать женщину, находившуюся в комнате Рогера. Ту, с которой Лена встречалась в морге, они с собой не взяли. Равно как и тех, что уже приходили к ней с расспросами. Эти полицейские были в штатском и представляли нечто, называвшееся Госкомиссией. Их интересовало, откуда Рогер брал деньги.
— Он получал пособие на учебу.
Лена снова затянулась. Движение стало столь привычным, столь обыденным, почти рефлекторным. Что же она еще сегодня делала помимо того, что сидела в кресле и курила? Ничего. Она не могла собраться с силами. Утром она проснулась, проспав какой-нибудь час, и собиралась пойти немного пройтись. Подышать воздухом. Купить еды. Может быть, чуть-чуть прибрать в квартире. Сделать первый шажок к возвращению к некоей форме обыденной жизни. Без Рогера.
Ей надо было по крайней мере пойти купить газету «Афтонбладет». В конечном итоге они заплатили больше всех. За двухчасовую беседу с молодой женщиной Лена получила 15 тысяч крон. Наличными. Первые полчаса присутствовал еще фотограф, но потом он ушел. Молодая женщина, имя которой Лена забыла, поставила на стол магнитофон и принялась расспрашивать о Рогере: каким он был, как проходило его детство, чем ему нравилось заниматься, каково ей приходится без него. Во время интервью Лена, к своему удивлению, не плакала. Она думала, что не сможет сдержаться, ведь с момента исчезновения Рогера она впервые разговаривала о нем с кем-то, кроме полиции. То есть действительно разговаривала. Правда, звонила Маарит — коллега по работе, сбивчиво и неловко выражала соболезнования, но постаралась закончить разговор как можно скорее. Звонил Ленин начальник, но в основном для того, чтобы сказать, что поймет, если Лена не выйдет на работу по графику, и попытается выйти из положения, разделив ее смену между остальными сотрудниками, но просил где-нибудь за день дать ему знать, когда она надумает вернуться. Приходивших полицейских интересовало только исчезновение Рогера: убегал ли он из дома раньше, имелись ли у него проблемы, угрожали ли ему. Их не интересовало, каким он был человеком. Сыном.
Как много он значил.
А журналистку интересовало. Они смотрели альбомы, и она позволила Лене просто рассказывать и только иногда вставляла вопросы или просила что-нибудь уточнить. Когда Лена выплеснула все, что могла и хотела рассказать о сыне, женщина начала задавать прямые вопросы. Обращались ли друзья к Рогеру за помощью? Участвовал ли он в какой-нибудь общественной деятельности? Тренировал ли какую-нибудь молодежную команду, шефствовал ли над каким-нибудь ребенком? Что-нибудь в этом роде? Лена на все вопросы правдиво ответила нет. Из друзей к ним домой заходил только Юхан Странд, мальчик из новой школы. Однажды еще Свен. Лене показалось, что на лице журналистки появилось разочарование. Не могла бы Лена тогда побольше рассказать о травле? Что она почувствовала, узнав, что прежний мучитель сына арестован за убийство? Хоть эти новости и были уже старыми, журналистка, которую звали Катарина, решила, что их можно прокрутить еще раз. С фотографией кровати Рогера с лежащими на ней двумя мягкими игрушками это, пожалуй, пойдет. И Лена рассказала. О травле. О побоях. О смене школы. Но в основном о том, насколько она уверена в том, что ее сына убил Лео Лундин и она его никогда не простит. Катарина выключила магнитофон, спросила, может ли она взять с собой несколько снимков из семейного альбома, расплатилась и ушла. Это было вчера. Лена сунула деньги в карман. Так много денег. Она обдумывала, не пойти ли ей куда-нибудь поесть. Ей действительно необходимо выйти из квартиры. Необходимо поесть. Но она осталась. В кресле. С сигаретами и деньгами в кармане. Она чувствовала их ногой всякий раз, когда меняла позу. Каждый раз при этом просыпался тот голосок.
Эти деньги, во всяком случае, его не убивали.
В конце концов Лена встала и положила пачку купюр в ящик комода. На улицу она не пошла. Не поела. Сидела в кресле и курила. В точности как и весь сегодняшний день. А теперь пришли двое новых полицейских и хотят говорить о деньгах.
— Пока он не перешел в эту проклятую снобистскую школу, детского пособия и пособия на учебу ему хватало. А там ему все время требовалось что-то новое.
Ванья вздрогнула от изумления. Она предполагала, что Лена будет говорить только хорошее о Пальмлёвской гимназии, которая вырвала ее сына у его мучителей и предложила ему бесплатное место в школе, казавшейся Ванье, невзирая на ее мнение о тамошнем руководстве, несомненно хорошей и привлекательной.
— Вы были недовольны тем, что он поменял школу?
Лена не посмотрела ей в глаза. Она устремила взгляд в сторону большого окна. На его подоконнике стояла лампа с синим абажуром и два цветочных горшка с диффенбахией пятнистой. Растения увяли. Когда же она их в последний раз поливала? Давно. Спатифиллумы выглядели получше, но тоже поникли. В тускнеющем свете солнца Лена видела, что квартиру можно смело назвать задымленной.
— Она отобрала его у меня, — сказала Лена, загасив сигарету, вставая с кресла и направляясь к балконной двери.
— Кто отобрал его у вас?
— Беатрис. Вся эта школа для богачей.
