Адвокат господина Абрамова Ян Гитер уверен, что отношение его клиента к экстрадиции в США будет зависеть от действий российской стороны. «В Россию он намерен вернуться только как честный человек, но не как преступник или подозреваемый», – передает его слова адвокат.
– И что же теперь делать?
Женя растерянно смотрела на Доусона. Тот улыбнулся.
– Вы же прекрасно понимаете, что в России уже не откажутся от уголовного преследования вашего отца. Раз они возбудили против него уголовное дело, то взять и просто прекратить его они не могут. Это будет саморазоблачение. К тому же в России, как вы знаете, у вашего отца много врагов и недоброжелатей. Причем весьма могущественных. В отличие от Америки… И потом. Я не хотел вам говорить, но… Он собирается объявить голодовку. С его здоровьем это очень опасно!
– Бедный папа! Мой бедный папа…
Доусон тактично помолчал, давая ей время как-то прийти в себя.
– Женя, я понимаю, в каком трудном положении вы оказались. Но вам надо не просто принять решение, вам еще надо при этом сохранить себя. Вы потрясены, ваш организм на пределе, а психика уже с трудом выдерживает нагрузку. Вам нужно беречь себя, потому что только так вы сможете помочь своему отцу… Если и вы заболеете, его положение станет и вовсе отчаянным. Самое опасное для вас сейчас – изводить себя сомнениями, страхами, упреками в свой адрес. Повторяю: ваша потрясенная психика может не выдержать.
– А что же мне делать? Не думать?
– Нет, надо просто принять решение.
– Какое?
– Это ваше дело. Но если вам интересно мое мнение… Видите ли, я не только слежу за тем, что происходит вокруг вашего отца, я еще и хорошо знаю Россию. Дело в том, что моя мать – русская.
– Да?
– Представьте себе, так что мы с вами в какой-то мере соотечественники. Так вот, убежден, если ваш отец согласится вернуться туда в качестве обвиняемого, его не ждет там ничего хорошего. Думаю, вы тоже прекрасно это понимаете. В Америке вы сможете быть рядом с ним, там его ждет непредвзятый судебный процесс, его будут защищать блестящие адвокаты… К тому же американское правосудие зиждется на прецедентах. А прецедент у вас перед глазами – господин Сухоцкий. Любой адвокат вам скажет, что ситуация для вашего отца весьма благоприятная.
Женя молчала. Доусон грустно улыбнулся:
– Я повторяюсь, но мне хочется, чтобы вы поняли положение.
– Вы не очень похожи на врача, – вдруг сказала Женя.
Доусон посмотрел на нее изучающе.
– А вы наблюдательны. Я действительно не действующий врач, а доктор психологии. Это разные вещи. И вам сейчас нужны не лекарства… Вам нужно, чтобы ситуация с вашим отцом благополучно разрешилась. Вам нужно снять с себя этот груз.
– А… – Женя запнулась, – а Валентин Константинович когда вернется?
– Господин Ледников? К сожалению, не могу сказать ничего определенного. Но, уезжая, он сказал: просто объясни ей ситуацию. Я вам ее объяснил. Выбор за вами. В ближайшие дни вам разрешат встретиться с вашим отцом, и вам нужно будет что-то сказать ему. Подумайте.
Безмерная усталость и отчаяние навалились на Женю и погребли под собою.
Глава 24
Dura necessitas
Суровая необходимость
Задержание подозреваемого производится в целях воспрепятствования его попыткам помешать установлению истины.
– Кроме женщины, в доме еще трое. Два охранника и какая-то девка – вроде медсестры или сиделки. Охранники – здоровые амбалы. Судя по разговорам, не американцы. По-моему, албанцы. Итак, наша цель – войти в дом, договориться полюбовно с охраной, забрать женщину и отвезти в ее собственный дом. Если договориться с охраной полюбовно не удастся, придется их вырубить. А так как я уверен, что договориться не удастся, то буду отключать их сразу, без долгих разговоров. Медсестра не в счет.
Матвей склонил голову к одному плечу, потом к другому, как боец перед схваткой. Лицо его не выражало ничего. Только абсолютное спокойствие.
Накануне позвонил Гриб и сказал, что Матвей нашел Женю. Она находится в частном доме под охраной. Сказать, в каком состоянии она находится, никто не может. Кто знает, что ей наговорили Сухоцкий и Изобретатель, которых видели выходящими из дома. Судя по всему, здорово обрабатывают. Надо вырвать ее из их лап. Ни о каком насильственном похищении речи быть не может – это только повредит делу. Надо убедить ее вернуться домой. А сделать это может только Ледников. Скоро подъедет Матвей и всю подготовительную часть возьмет на себя. Ледникову надо будет только поговорить с Женей…
И вот теперь Матвей объяснял Ледникову с Немцем диспозицию предстоящего набега.
– Мы идем в дом все? – поинтересовался Немец.
– Нет, зачем? Я и со мной Валентин Константинович. Я обеспечиваю условия и безопасность переговоров, он их непосредственно ведет.
– А вы уверены, что справитесь с этими… албанцами? Может, мне стоит пойти с вами?
Матвей без всякого сомнения покачал головой.
– Ну, если это не Бэтмен с Суперменом, я их сам сделаю. А если это Бэтмен с Суперменом, то вряд ли вы сможете мне помочь… Вы будете ждать нас в машине. А если что-то пойдет не так и мы там застрянем, сообщите руководству. Нужно, чтобы оно все время было в курсе. И сразу приняло ответные меры.
Ледников посмотрел на совершенно спокойное лицо Матвея, его ловкую фигуру, словно заведенную изнутри на какую-то страшно тугую пружину, и решительно сказал:
– Все разумно. Надо двигать. Знать бы еще, как с ней разговаривать…
– Увидишь, сразу поймешь, – успокоил его Немец.
Ледников не стал спорить. Он чувствовал себя довольно неприятно в малопочтенной роли некоей фигуры, которую направляют в ту или иную сторону, отводят ту или иную роль. В своей следовательской и журналистской работе он привык к другому, к полной самостоятельности. Но в нынешней ситуации у него не оставалось выбора, этот чертов Гриб выстроил все так, что не соглашаться с ним было глупо.
– Так, приступаем, – деловито сказал Матвей и расстегнул молнию большой дорожной сумки, которая у него была с собой. Оттуда он извлек серо-синюю куртку, на рукаве которой красовался шеврон с надписью «Post» и такого же цвета фуражку военного образца с эмблемой почтового рожка.
Приговаривая «Это он, ваш швейцарский почтальон!» он облачился в куртку и водрузил на голову фуражку. Потом достал из сумки довольно объемную картонную коробку, обклеенную скотчем, и молодцевато сказал:
– Ihre Wertpaket, bitte!
– Посылка, значит, – усмехнулся Немец. – А вы уверены, что именно так выглядит швейцарский почтальон? Корпоративный цвет швейцарской почты – желтый. У швейцарцев этот цвет ассоциируется с надежностью, – наставительно сказал он. Его раздражало, что Матвей ведет себя как главный, он такого не переносил.
