– Кстати, вы знаете, что Сатрап вполне мог быть причастен к убийству Олега Согдеева – отца Леры?
– Догадывался. Как вы сами понимаете, мой отец мне об этом не говорил. Как и о своей роли в этой истории.
– А Лера? Она это подозревала?
– Что именно?
– Что вы – сын убийцы ее отца? Что он сделал это руками Сатрапа?
– Она была слишком умна, чтобы не думать о таком раскладе. Но ведь прямых доказательств не было. Даже ваша прокуратура ничего не доказала.
– И тогда вы вступили в борьбу с Сатрапом и Келлером…
– Разумеется. Что мы должны были отдать им деньги? Вернее, мои деньги.
– Скажите, похищение журналистки – ваших рук дело? Лера буквально клялась мне, что она не имеет к этому отношения.
– А, – отмахнулся Рафа. – Какая разница! Она как-то сказала, что если бы эту журналистку похитили, то все подозрения пали бы на Сатрапа и тогда ему не поздоровилось бы. А я запомнил.
– И кто это сделал? Стригин? Как специалист по похищениям?
– Да нет, он мог только следить и доносить. Мне доносить про Леру, Келлеру – про нас с Лерой… Здесь, в Испании, есть люди, которые работали в службе безопасности банка отца, когда я был еще школьником. Это профессиональные ребята, я обратился к ним. Сначала они не хотели с этим связываться. Не хотели рисковать своей спокойной испанской жизнью. Но когда узнали, что журналистку надо просто похитить и спрятать на несколько дней, не причиняя никакого вреда здоровью, согласились. Работа-то плевая – усыпить и спрятать в подвале, а потом выпустить.
Рафа вдруг насупился. Он прикусил губу, глаза его беспокойно стали шарить по комнате. «Уж не северный ли ветер задул», – подумал Ледников.
Пора было что-то предпринимать. Рафа не зря стрелял Стригину в висок. Вложи Стригину пистолет в руку и нарисуется весьма убедительная картина самоубийства. Как в нее вписать Ледникова? Очень просто – пристрелить из того же пистолета. А потом вызвать полицию и сказать, что был наверху, услышал шум, выстрелы, спустился вниз, а тут два трупа… Полиция не станет особо разбираться, что тут делали эти русские, от которых в последнее время столько хлопот. Наверняка, не поделили какие-то грязные деньги. В результате один убил другого, а потом застрелился сам – русская душа, как известно, загадочна и темна. А больше в доме никого не было. Не подозревать же бедного сумасшедшего, который все это время находился наверху, потому что уже второй день чувствует себя особенно плохо – у него обострение душевной болезни.
План, пожалуй, не безупречный, но для сума сшедшего вполне даже ничего. Да и какая Ледникову разница, поверит в эту историю испанская полиция или нет, если он уже получит пулю, а то и не одну, потому что начинающий заводиться и злиться Рафа вряд ли обойдется одним выстрелом. Будет палить по-женски – пока патроны не кончатся.
– А знаешь, ведь это ты убил ее, – с ненавистью глядя на Ледникова, сказал Рафа. – Да-да, именно ты.
– Вот как, – вежливо удивился Ледников. Оказывается, они уже перешли на ты.
Судя по ходу мысли и тону Рафы, дело двигалось к развязке. Прежде чем начать стрелять, ему еще надо почувствовать себя правым. Странная мысль для закоренелого мерзавца. Ну да душа человеческая – потемки.
– И как же я это сделал?
– Ты разрушил нашу жизнь. Она была единственным человеком, которому я мог доверять. Единственным! Самым близким. Как и я для нее.
– Ну…
– Что ну?!.. Не веришь. А ты поверь! Да, вот так все повернулось. Мы были врагами, а потом оказалось, что нас только двое. Только двое – и страшный мир вокруг. Где мать, моя мать, ненавидит своего сына!.. А потом объявился ты, и она стала другой. Она стала другой. Я чувствовал, что она уже не принадлежит только мне, что другой человек занимает ее мысли. Да она и не могла это скрыть. Она стала проговариваться. Стала убеждать меня, что ты нам поможешь… Но я-то видел, что она уходит, закрывается, что она уже не моя… И на кой мне эти миллионы, если она уже чужая! А потом Стригин рассказал мне, что она была у тебя ночью и чем вы занимались… Вот тогда я и решил! Сначала я хотел, чтобы ты просто убрался отсюда. Для этого мы наехали на твоих родителей, чуть не утопили их. Но ты все никак не хотел угомониться.
«Отец тогда был прав», – невольно отметил про себя Ледников.
– Я понял, что она может расколоться. Во всем признаться тебе. И тогда я нанял людей…
– Ты приказал ее изнасиловать перед смертью?
Рафа неестественно расширившимися зрачками уставился на него:
– Если бы не ты, она была бы живой!
И сейчас. Ледников издевательски захохотал.
– Сынок, не рассказывай мне басни, – зло сказал он, с презрением глядя Рафе в глаза. – Кого ты хочешь обмануть! Меня? Или себя?.. И все равно не поверю ни одному твоему слову. Все это вранье. Что я не знаю вашу породу? И про тебя я знаю слишком много, чтобы ты мог меня развести на эти слюнявые сказки! – Ледников даже смачно сплюнул на ковер. Демонстративно.
– Такие, как ты, не способны любить! Она была просто нужна тебе. Потому что она боролась за твои деньги. И вообще без нее твоя мамочка давно упрятала бы тебя в сумасшедший дом… Но ты никогда не доверял ей до конца! Никогда. Ты не мог поверить, что человек может любить другого и жертвовать всем ради него. Потому что сам на это не способен. Ты все время был уверен, что она притворяется, обманывает тебя… Что когда вы получите деньги, она украдет их и скроется. И знаешь, почему ты так думал?
Рафа неотрывно смотрел на него безумными глазами. Рука его, сжимавшая пистолет, тряслась, на лбу выступили капли пота.
– Ты думал так, потому что знал – тебя не за что любить. Тебя можно только ненавидеть или бояться.
– Нет, я верил, что мы с ней…
– Да никогда ты не верил в это! Ты только и ждал момента, когда можно будет избавиться от нее! Ты рассчитывал сделать это после суда по наследству. Хотел избавиться от нее, когда получишь деньги!
– Нет, – промычал Рафа. – Нет!
– Да! – злорадно протянул Ледников. – Да. Не знаю только, как бы ты это сделал… Выгнал на улицу без гроша? Или предложил пойти в прислуги за копейки? А? Так что ты придумал? Что ты приготовил для нее? Для единственной женщины, которая тебя пожалела?
Рафа смотрел на Ледникова выпученными глазами, на губах его выступила пена.
– А-а-а… – негромко завыл он. Завыл так, как выл тогда, в Лондоне.
Вой его становился все громче. Он выл и мотал головой из стороны в сторону, как заведенный, уставившись в потолок. Руки его бессильно упали по сторонам, пальцы разжались, и пистолет вывалился на ковер.
Ледников встал и отбросил его ногой в сторону. На всякий случай.
Какое-то время он смотрел на Рафу, потом отошел к окну.
Он вдруг ощутил страшную усталость. Слава богу, его расчет оказался верен. Прежде чем Рафа начнет стрелять, надо было просто довести его до такой степени злобы, чтобы больная психика его не выдержала. Нужно было, как во время пытки испанским сапогом, забивать клинья в его сознание все глубже и глубже… Пока оно не сломается. Конечно, тут был риск. Ведь Ледников не знал, в каком состоянии психика Рафы находится на самом деле и что она способна выдержать. Но другого выхода просто не было.
