— А у вас что, пакетик приготовлен был заранее или вы вообще на всякий крайний случай его с собой имеете? — с невинным видом спросила Алёна. — Для вашей собственной необходимой дозаправки?
— Ехидная вы дамочка, однако! Но ведь скандалы не только вы с вашим «Карьеристом» раздувать умеете, не только вы. И другие газеты есть! — тоже начал улыбаться Эдик. — Известная писательница, а…
— Ага, — кивнула Алёна, — все же вы признали мою известность. А не далее как позавчера говорили, что не знаете такой!
Она улыбалась самым беззаботным образом. А между тем в словах его была, как говорится, своя сермяга. Насчет газет — любительниц скандалов…
— Известная писательница, значит, а по ночам с молодыми любовниками время проводите, газовое оружие применяете. А еще может вдруг выясниться, что наркотой балуетесь… — сообщал черноглазый Эдик один за другим интересные факты биографии Алёны. — Представляете, каким дерьмом вас обольют, а? В ваши-то годы — да с мальчиками-красавчиками…
— Уверяю вас, Эдик, — холодно произнесла Алёна, окидывая собеседника взглядом с ног до головы, — я чрезвычайно разборчива.
Ну да, это она умела! Как влепит иной раз… наша героиня называла это так: поставить человека на место. Вот только Эдик на отведенном ему месте стоять не пожелал — лицо его исказилось ненавистью. Еще бы, всю жизнь считал себя неотразимым, а тут… Нет, они, неотразимые, такого не любят!
Вне себя от ненависти, Эдик так и ринулся на Алёну. Она отпрянула, наткнулась на стул, чуть не упала и, чтобы удержать равновесие, взмахнула сумкой… Сумка вылетела из ее рук и шлепнулась на пол… Почему-то ридикюльчик оказался открытым, и из него вылетели и разъехались по кабинету многочисленные предметы: косметичка, кошелек, другая косметичка, в которой Алёна держала паспорт, дисконтные карты и кредитки, а также еще расческа, тюбик с кремом для рук (он был большой и не помещался в косметичке), связка ключей, пять гелевых ручек (писательница наша была дама запасливая), оранжевая тетрадка в клетку полиграффирмы «Апельсин», которую Алёна носила вместо блокнота, и вдобавок нечто тяжелое, завернутое в пластиковый пакет. Последнее «нечто», прокрутившись на полу, подъехало к ногам Эдика и остановилось. Пакет от удара прорвался, и на свет божий высунулась черная рукоятка пистолета.
Рубчатая, само собой…
* * *
— Лиза! Фрейлейн Лиза!
Голос долетел словно бы издалека. Не вдруг Лиза осознала, что голос ей знаком.
— Черт бы тебя подрал, — тихо, но со звенящей ненавистью проговорил Петрусь. — Да ведь это Вернер!
А ведь и правда… Лиза повернула голову и с недоумением уставилась на Алекса, выскочившего из открытого автомобиля и махавшего ей портфелем, который держал в руках. У него был усталый вид, но улыбался он широко и радостно.
— Какая счастливая встреча! — сунув портфель в открытую дверцу машины, он схватил Лизу за руку и поцеловал ее дрожащие пальцы. — Вы что дрожите? Неужели я так взволновал вас своим пылом? Или перепугал внезапным появлением?
Он захохотал.
Лиза молчала, глядя на него и изо всех сил стараясь принять менее затравленный вид. Надо улыбнуться. Надо изо всех сил заставить себя улыбнуться! Но что-то плоховато получалось… Еще хуже было с радостными восклицаниями, которых, конечно, ждал от нее Вернер. Она не могла издать ни звука! А впрочем, он и без того был так воодушевлен встречей, что, такое ощущение, мог разговаривать сам с собой, токовать, словно тетерев.
— У меня огромная радость! — воскликнул Алекс. — Я вызван в Берлин. И не в командировку — меня туда переводят. Конечно, папенька постарался. На отца такое впечатление произвела гибель Вальтера фон Шубенбаха, которого он отлично знал, и Эриха Краузе, о котором был наслышан, что он нажал на все педали — и вытребовал любимого сына в Берлин. Я счастлив, что уезжаю из Мезенска, и только…
— Я очень рада за вас, — чувствуя, что ее окаменелое молчание становится просто неприличным, наконец разжала стиснутые челюсти Лиза. — Я вас отлично понимаю. Вернуться на родину… Господи, как бы я хотела оказаться сейчас дома, в Горьком!
— В Горьком? — вскинул брови Алекс. — Как странно, а я-то думал, что вы из Москвы. Горький — ведь какая-то деревня, наверное?
— Ну вот еще! — Обида помогла Лизе собраться с мыслями, взять себя в руки. — Большой город, раньше он назывался Нижний Новгород. А знаете, какой там автозавод, какие там машины строят? «Эмки» ничем не хуже вашего «Опеля»!
— Как трогателен ваш патриотизм… — промурлыкал Алекс. — И что, у вас в Горьком родственники?
Внезапно до Лизы дошло еще одно совпадение: а ведь Лизочка Петропавловская тоже из Горького. Так говорила фрау Эмма. Честное слово, что-то роковое есть во всех совпадениях, которые принудили Лизу войти в чужую жизнь, как в реку. Но скоро она выйдет из нее. Скоро она перейдет реку — вот по этому мосту, на краю которого ее остановил Алекс Вернер! Хм, еще одно совпадение — он встречал Лизу на пороге ее новой, чужой, мезенской жизни, он же и провожает…
— Да, там у меня родственники, — сказала Лиза. — Там похоронены мои предки, там могила моей мамы, которая умерла пять лет назад, там наш дом на улице Ошарской…
— Когда-нибудь, — проговорил Алекс Вернер таинственным тоном сказочника, — когда кончится война, я возьму да и приеду в ваш город Нижний Новгород. Знаете, старое название нравится мне больше, чем новое. Горький — очень печальное слово.
— Наш город был переименован в честь знаменитого русского писателя, — сказала Лиза, цепляясь за любую возможность отвлечь Алекса от неминуемого вопроса о том, что она делает на мосту. — Его псевдоним — Максим Горький.
— Он сумасшедший! — снова засмеялся Алекс. — Взять такой псевдоним — значит заведомо испортить себе жизнь!
Лиза чувствовала взгляд Петруся, который так и обжигал ей спину.
— Алекс, — начала она, пытаясь подавить унявшуюся было, но вдруг опять возникшую дрожь, — извините, я была очень рада вас повидать, но мне пора. Поэтому я вам желаю счастливого…
— А интересно, — перебил ее Алекс, устремив взгляд ей за спину и, такое впечатление, только сейчас заметив ее спутников, — а куда вы собрались всей своей подозрительной и опасной компанией? Может быть, решили спастись бегством из Мезенска? Тогда не стану препятствовать такому разумному поступку. А то, видите ли, Шранке и фон Венцлов церемониться не станут.
— Ну… — пробормотала Лиза, пораженная тем, что он угодил почти в десятку, — вообще-то мы о бегстве еще не думали… Мы просто хотели отвести моего деда в село, к родственникам. Он очень болен…
— Да уж, — Алекс окинул задумчивым взглядом отца Игнатия, — сказать, что ваш дед напоминает смертельно больного человека, — значит сделать ему комплимент. Больше всего он очень похож на вставшего из гроба покойника. Что с ним? Сердце больное? Ну так ему надо хорошенько беречься! С сердцем шутить нельзя, такого старика любой мало-мальский припадок в два счета в могилу сведет.
