— Тут тоже что-то непонятное, — поделился с нами Зарубин. — Положим, ее саму совершенно точно выбросили из окна. Далее, администраторша, Полина Крылова. Тоже налицо убийство: следы сопротивления и всякое такое. Но секретарь Анна Левина жила в отличном доме, где на каждом этаже видеокамеры. По ним четко видно, что к ней никто не заходил. Более того, дверь ее квартиры была закрыта изнутри на два засова и три замка, и никаких следов чужого проникновения или хотя бы чужого присутствия обнаружено не было. И тем не менее Левина сиганула из окна, как и две предыдущие товарки по несчастью.
Ласточкин недоверчиво хмыкнул:
— То есть это все-таки самоубийство?
— По всем признакам да, но, извини меня, не верю я в простое самоубийство, когда вокруг народ так и мочат.
— А балкон? — подает голос Ласточкин. — Ты говорил, что дверь была заперта, так, может, убийце удалось пробраться в квартиру через балкон?
— Нет, ну за кого он меня принимает! — громогласно возмущается Зарубин. — Что я, по-твоему, совсем дела своего не знаю? Я о балконе подумал чуть ли не в первую очередь. Только фишка в том, что никто не мог на него залезть. Ну невозможно это, просто невозможно!
— Тайна закрытой комнаты, — хмыкнул Антипенко. — Еще по одной?
— А может, он профессиональный скалолаз? — предположила я. — С хорошим альпинистским снаряжением залезть на любой балкон — не проблема.
Зарубин кисло посмотрел на меня.
— Ну, если мне придется гоняться за убийцей с альпинистским снаряжением, я пас, — заявил он.
— Ты бы на всякий случай как следует обследовал балкон, вдруг она дело говорит, — вмешался Ласточкин. — Неужели на три убийства у тебя никаких зацепок не нашлось?
— Одна зацепка есть, — нехотя признался Стас. — За день до гибели к последней жертве кто-то приходил. Рост около метра шестидесяти пяти, брюнет, коротко стриженный, темный плащ, черные ботинки, и настораживает меня то, что он старательно отворачивал морду от камер.
— За день до убийства не катит, — фыркнул Антипенко. — Какой-нибудь хахаль женатый, потому и морду отворачивал.
Я потерла веки. Профессиональный скалолаз… Снайпер… Оживший покойник… Черт, неужели Парамонов и впрямь писал эти письма?
— Надо будет на всякий случай проверить алиби Бариновой, — вяло говорит Андрей, щурясь в окно. — Хотя… вздор все это… Снайпер — крепкий профессионал. С одного выстрела уложить человека…
Ласточкин молчит, но даже молчание его полно неодобрения. Если снайпер профессионал, это значит, мы его никогда не найдем. А если не найдем, это значит, что дело так и останется нераскрытым.
— Завтра у нас с Лизой выходной, — говорит он. — Значит, в среду продолжим работу.
— А я завтра работаю, — вздыхает Зарубин. — Дело, конечно, гнилое, но надо его колоть.
Завтра будет новый день.
И послезавтра…
А пока — надо немного отдохнуть.
Глава 16
Среда, 10 апреля. 9 часов 32 минуты утра
— Неужели он раскрыл это дело?
В голосе Ласточкина — профессиональная ревность. Еще бы! Полчаса назад нам звонил Андрей Антипенко и сказал, чтобы мы как можно скорее были у него.
— Я тут кое-что нашел, по делу Лазаревой… В общем, вы сами поймете.
Голос радостный, возбужденный, полный скрытого торжества. Сдается мне, именно это понравилось Ласточкину меньше всего.
— Тем лучше, если Андрей раскрыл дело, — говорю я Паше. — Значит, мы сможем вплотную заняться Ларисой Парамоновой и ее мужем, а так нам то и дело приходится прерываться.
Но даже это не утешает Ласточкина. Его не устраивает сам факт, что кто-то сумел его обойти, пусть и в расследовании, которому он сам не придавал особого значения.
— Ты звонила Арбатову? — внезапно спрашивает он у меня. — Насчет экспертизы ДНК?
Я морщусь при воспоминании об этом. Да, я звонила Юрию Даниловичу во вторник. Разговор оставил тягостное впечатление. Арбатов был сух, ничего не обещал по существу и дал мне понять, что у него полно своих дел. Впрочем, под конец он все же сказал, что постарается сделать все от него зависящее.
Слушая меня, Ласточкин нахмурился:
— Постарается сделать? Что за дурацкие обороты — ведь ему достаточно поднять трубку и позвонить…
— Он так и выразился, — отозвалась я, и тут меня осенило: — Слушай, а что, если он уже нашел Парамонова?
Мы с капитаном уставились друг на друга, как два кота, у которых третий увел лакомый кусок колбасы.
— Тогда Парамонову конец, — выдохнул Ласточкин. — И я никогда не сумею успокоить эту несчастную женщину, его жену.
— Как она? — спросила я.
— Гораздо лучше. Рыбников по моей просьбе поговорил с ней и попытался урезонить. Она плакала и обещала, что больше не попытается покончить с собой, но, между нами, я не знаю, что она сделает, если получит хоть одно письмо или если эта сволочь опять начнет дышать ей в трубку. — Внезапно Ласточкин немного приободрился: — Слушай, а что, если у Арбатова просто какие-то неприятности и поэтому он пока не может нам помочь?
Я немного подумала.
— Если честно, Арбатов не слишком похож на человека, у которого вообще могут быть неприятности, — сказала я. — Он скорее похож на человека, который любит устраивать неприятности другим.
— Только в роман эту фразу вставить не забудь, — посоветовал мне Павел. — Очень звучно, а главное — по существу.
— Тогда я сейчас же ее запишу, — объявила я, доставая блокнот и ручку.
Однако, пока я писала заветную фразу, в голову мне пришло кое-что другое, и я подумала, что мне стоит поделиться своим открытием с Ласточкиным.
— Слушай, Паша, а что, если письма Ларисе Парамоновой посылала и в трубку дышала, например, его любовница? Ведь первая жена жаловалась на его частые измены. Вряд ли он со второй поменял свои привычки.
— Допустим, — отозвался Павел, поразмыслив. — Только зачем любовнице это делать?
— Ну, к примеру, затем, что именно Лариса Парамонова прихлопнула своего мужа.
Мы как раз выходили из здания, и Ласточкин чуть не споткнулся на ступеньках.
— Лариса заказала Парамонова?
— Да, и теперь любовница хочет вывести ее на чистую воду. Или хотя бы свести с ума, что тоже неплохо. Ведь понятно, какое действие могут оказать на человека письма с того света. Поэтому на письмах нет отпечатков мужа, и почерк подделан настолько хорошо, что даже эксперты признали его за почерк Владислава. Ведь у любовницы наверняка сохранились образцы его записок, а дальше — дело техники. Как ты думаешь?
Ласточкин глубоко вздохнул.
— Я думаю, — проворчал он, — твой роман будет иметь большой успех.
