– В туалет, – по слогам произнесла я и многозначительно кивнула в сторону страдалицы – Птичкиной. Она активно закивала. Но мужчина продолжал стоять истуканом и таращиться на меня. – Знаешь что, – каждая минута терпения давалась Варе очень тяжело, – нам надо пи-пи, – грозно выкрикнула я и для убедительности немного присела, надеясь, что этого будет вполне достаточно, чтобы он меня понял. Он кивнул, достал наручники, прицепил одно кольцо к запястью моей подопечной, вторым обвил свое, развернулся, шагнул из комнаты и грубо дернул рукой, видимо, приглашая девушку следовать за ним, отчего она влетела в его спину. В следующее мгновение он захлопнул дверь перед моим носом и тщательно запер ее на три оборота ключа. В жутком волнении осталась я в одиночестве ждать возвращения подруги. Те несколько минут, что она отсутствовала, показались мне вечностью. Но вскоре раздался уже знакомый звук, и Птичкина была возвращена в комнату. Лицо ее излучало такое облегчение, что я не могла не порадоваться за нее. Однако наш тюремщик собрался немедленно ретироваться. Тогда я затребовала посещение дамской комнаты и для себя. Хотя терпеть могла еще долго. Но мне была необходима эта вылазка в качестве разведывательного мероприятия. Мы оказались в соседней комнате, обстановка в ней была довольно простая, как мне удалось заметить за ту секунду, что мы в ней находились. Похоже, это была кухня, по крайней мере набор мебели указывал на это. Только стены были какие-то глухие, без окон. Так обычно строят сараи или какие-то временные жилища. Почти что на противоположной стороне от двери был вход в туалет. Мой страж вошел первым, потянул меня за собой, указал жестом на унитаз и повернулся к нему спиной, вытянув руку так, чтобы я смогла расположиться.
– Но позвольте, – не смогла скрыть возмущения я, – но я так не могу, – вот тут я точно не кривила душой. Ходить по естественной надобности в присутствии третьих лиц, тем более незнакомцев мужеского пола, мне не доводилось, наверное, никогда. Я с полной уверенностью могу сказать, что проделать такое я могла только в младенческом возрасте, так что требовать от меня подобного сейчас, когда я уже лет двадцать с лишним как забыла вкус материнского молока, было более чем глупо. – Эй, – постучала я пальцами свободной руки по спине мнимого спецназовца, он недовольно повернулся, – гоу эвэй, – подключила я знания английского языка, надеясь, что он хотя бы частично владеет этим общепризнанным всемирным средством общения.
– Ноу, – отчеканил он, а я могла голову дать на отсечение, что его рот, который под черной маской мне было не видно, расплылся в гадкой ухмылке.
– Не нет, а да, – стояла я на своем, – иначе я есть не буду, – выдала я последний аргумент, но он не возымел действия по причине все того же языкового барьера. – Ах, да, – спохватилась я, – ай шелл нот ит, невер, о кил май селф чем-нибудь – добавила я, про себя подумав, что заодно и пойму, нужны ли мы ему живыми.
На мое счастье, его знаний английского языка хватило, чтобы смысл моего ультиматума дошел до него. Он процедил что-то себе под нос, я решила, что это было какое-то веское ругательство на турецком. Потом достал маленький ключик из кармана и освободил мою руку из металлического кольца, и, наконец, бросив мне напоследок еще что-то, используя непереводимую игру слов на местном диалекте, он оставил меня одну, но дверь не захлопнул, а лишь прикрыл, оставив маленькую, едва заметную щель. Однако я возликовала, посчитав, что выиграла один тайм, только вопрос был в том, что я не знала, сколько еще таких противостояний мне предстоит и доведется ли мне остаться в живых к моменту, когда будет оглашен общий счет. Закончив свои личные дела, я не торопилась подавать знак, что готова вернуться в свою темницу. Не спеша осмотрела стены ванной комнаты, пытаясь найти хоть какую-нибудь лазейку, через которую смогла бы сбежать от своего страшного стража. Конечно, можно было напасть на него прямо сейчас. Особого труда бы мне это не составило. Но я не была уверена, что мужчина следит за нами в одиночестве. Мысль о Мишель и Фархате, как об организаторах, не давала мне покоя. Тем более что Птичкина оставалась в запертой комнате. Пока я разберусь с тюремщиком, пока найду ключи, его помощники, если, конечно, они были, могли напасть на Варю. Я не имела права рисковать ее жизнью.
Беглый осмотр, к сожалению, не обнадежил, ничего, что могло бы помочь нам в деле побега, я не обнаружила, единственным, что вселяло маленькую надежду, было приоткрытое окно, которое виднелось под самым потолком уборной. Размер его был достаточно широк, но стена, в которую окно было вделано, была противоположной от унитаза, а он представлял собой единственное возвышение, с которого можно было допрыгнуть и уцепиться за край рамы. Я была уверена, что это окошко ведет на улицу, иначе, учитывая, что больше нигде ничего, что способно пропускать свежий воздух, за исключением двери, в этом страшном домике не было, жители могли просто задохнуться. Конечно, не совсем, но заработать головную боль после сна в такой духоте уж точно.
Мой страж начал подавать признаки беспокойства и открыл настежь дверь, однако сам в ней не возник, чем вызвал у меня усмешку, слишком уж нелепо выглядело его старание соблюсти видимость приличий, учитывая все обстоятельства, благодаря которым я очутилась в таком бедственном положении. Я нажала кнопку слива воды, унитаз издал шум, извещающий о моей готовности покинуть ванную комнату, и вышла. Турок, а из-за речей моего тюремщика, явно указывающих на его принадлежность к этой национальности, мысленно я окрестила его именно так, бесцеремонно схватил меня за запястье и привел наручники в прежнее положение. Я только хотела спросить у него, с какой целью он устроил нападение и последующее за ним похищение, но он не дал мне и рта раскрыть, рывком поволок меня в сторону темницы, быстро открыл дверь, освободил мою руку, втолкнул внутрь и тут же с шумом повернул ключ в замке. Свет он нам оставил. Мы с Варей засели в дальнем углу темницы и предались размышлениям. Она то и дело горестно вздыхала, я же обдумывала план побега.
Я была уверена, что происходящее с нами связано с убийствами в отеле. А это может означать то, что в нашем каком-то нелепом расследовании мы слишком близко подобрались к убийце, а следовательно, к раскрытию преступлений. Но беда была в том, что я в данный момент ума не могла приложить, что же такое важное мы узнали, ведь все следствие строилось исключительно на догадках… И почему нас предпочли изолировать, причем таким грубым и болезненным способом.
– Ну вот, шишка! – простонала Варя, потрогав ушибленное место на затылке. – Вот ведь гад! И как можно бить женщину! – Она погрозила кулаком в сторону двери.
– Нас он, скорее всего, совсем людьми не считает, так как мы не мусульманки, – выдвинула я предположение.
– Ужасно, – печально ответила Варя, продолжая ощупывать голову.
Я огляделась по сторонам в поисках чего-нибудь холодненького, чтобы приложить к месту ушиба. Стеллажи были абсолютно пусты, только тарелка, на которой лежал наш обед, да миска с водой составляли все имущество. Можно было приложить миску, но жалко было вылить воду, которая еще в ней оставалась. Тогда я потянулась к тарелке, на которой лежала алюминиевая ложка, но только я взялась за ее ручку, как дверь открылась, от неожиданности мы обе вздрогнули, но турок не обратил на это никакого внимания, забрал грязную посуду и тут же удалился. Через секунду погас свет, что привело Варю в состояние отчаяния. Она заплакала, причем слезы из ее глаз полились с такой силой, словно она была маленьким ребенком и контролировать их поток никак не могла. Она уткнулась в мое плечо, и ткань футболки моментально стала влажной. Она ревела и причитала, звала на помощь, периодически начинала почти выть и раскачиваться из стороны в сторону, как душевнобольной человек. Я не стала убеждать ее успокоиться, считая, что слезы – это хороший способ избавиться от стресса. Я же особых эмоций не испытывала. В голове моей шла напряженная работа, я размышляла, как поскорее сбежать, и больше ни для каких других переживаний места не было.
