Гость перестал жевать. Он понял, какой камешек полетел в его огород, и рассердился.
— Глупости, — возразил он, снова принимаясь за еду.
— Любовь — это болезнь, Рома. Человек становится рабом своего чувства, готовым на безрассудный поступок. Ослепленный и оглушенный своим безумием, он может причинить вред себе и другим. Еще Авиценна предлагал лечить людей, одержимых страстью.
— Хочешь сказать, что…
Он поперхнулся, и продолжение фразы застряло у него на языке.
— Я врач, — напомнила Глория, пряча смешинки в уголках губ. — Мое призвание исцелять, а не потакать болезни.
— Вот и лечи Колбина. Он точно помешался. Любовь к деньгам — та еще хворь! Попробуй, выпиши от нее лекарство.
— Ты неисправим, — вдохнула она, поднимаясь. — Ладно, угощайся… а я пока схожу в дом. Погляжу на кувшины.
— На что? — не понял начальник охраны. — Зачем?
Но Глория уже шагала по вымощенной плиткой дорожке к дому. Она скрылась за дверью, а Лавров все продолжал смотреть ей вслед. Недоеденный бутерброд привлек пчел, и они с жужжанием закружились над тарелкой.
— Это мое! — отогнал их гость и откусил кусок булки с холодным мясом. Но есть расхотелось.
— Болезнь, — повторил он, откидываясь на спинку скамейки и подставляя лицо солнечным лучам. — Точно болезнь. Как увижу Колбина, так руки и чешутся надавать ему по физиономии. Явные признаки любовного психоза…
Глория вернулась спустя четверть часа и застала его в беседке дремлющим.
— Просыпайся, мой рыцарь, — шепнула она в ухо начальника охраны. Тот вздрогнул и открыл глаза. — У нас проблема.
— Какая? — спросонья пробормотал он.
— Я была в мастерской. Один из кувшинов упал с постамента.
— Разбился?
— Нет, конечно. Он же медный.
— Который?
— С головой человека в египетском уборе. Идем, покажу.
Лавров послушно поплелся за ней в цокольный этаж, в святая святых бывшего хозяина коттеджа, умершего карлика Агафона. В подвальном помещении, уставленном бархатной мебелью и разными колдовскими атрибутами, он устроил что-то среднее между рабочим кабинетом и лабораторией алхимика.
Теперь в мастерской хозяйничала Глория. Она проводила много часов за книгами или изучением записок своего предшественника.
— Вот, полюбуйся…
В прохладном сумраке кабинета-лаборатории пахло сандаловыми палочками и французскими духами, белели семь постаментов в виде колонн, на которых поблескивали медные кувшины с эмалевыми вставками. Одного не хватало.
Роман в недоумении уставился на пол, где лежал на боку упавший сосуд. Каким образом тот свалился? Сквозняков здесь не бывало по причине отсутствия окон.
— Может, ты сама его уронила?
— И не заметила? Кстати говоря, кувшин жутко тяжелый. Должен был раздаться грохот, когда он падал. А я не глухая.
Начальник охраны наклонился и потрогал кувшин. На удивление, сосуд оказался горячим. Он отдернул руку и воскликнул:
— Что за черт?!
С эмалевой вставки на Лаврова смотрел смуглый египтянин в полосатом головном уборе. Почудилось, тот подмигнул ему густо подведенным глазом…
Глава 11
Продолжение истории Николая Крапивина
В Москве я не счел возможным поселить Анну в нашей с матушкой квартире и снял для нее вполне приличное жилье в Раменках.
Две комнаты и кухня, с хорошим ремонтом, чистые, на четвертом этаже панельного дома обошлись мне в приемлемую сумму. Я заплатил хозяевам за полгода вперед, забил холодильник продуктами и только потом привел туда новообретенную сестру.
— Здесь ты будешь жить, — сказал я, пропуская ее вперед. — О регистрации я позабочусь. Тебе не о чем беспокоиться.
Она не выразила восторга, на который я рассчитывал. Три дня, пока я подыскивал квартиру, она провела в гостинице и успела привыкнуть к комфортным условиям. По сравнению с ее старокрымской хибарой обычный гостиничный номер выглядел роскошными апартаментами. Смею заметить, арендованная мной двушка ничем ему не уступала, кроме обслуги. Здесь Анне придется самой наводить порядок, стирать и готовить себе еду.
— Да, кстати… вот деньги на карманные расходы, — я положил на полочку в прихожей несколько купюр и предложил выпить за новоселье.
Маленькая кухня была уютно обставлена и снабжена всем необходимым. Я достал шампанское, два фужера и открыл коробку конфет.
— Осваивайся, — бросил я Анне, которая стояла, как гостья, ожидая приглашения за стол. — Здесь ты хозяйка.
Она молча подошла к окну и выглянула во двор, окруженный со всех сторон такими же панельными высотками.
— Ужас… — вырвалось у нее.
И это вместо благодарности! Я был потрясен.
— Тебе не нравится?
— Ой, прости, Коля, — смутилась она. — Я просто растерялась. Спасибо тебе. Ты вытащил меня из грязи…
Она смешалась и замолчала. Хлопнула пробка, вылетая из бутылки, по моим пальцам потекла пена с запахом персика. Я налил шампанского Анне и себе со словами:
— Чего уж там, мы ведь родня.
Мы выпили. Я до дна, словно лимонад, а она чуть пригубила и поставила. Ее не покидало чувство тревоги. Да и меня, признаться, тоже. В моей жизни что-то происходило, но я не мог до конца осознать, что.
Анна убила человека. Я ее покрывал и тем самым сделался соучастником преступления. Она как будто не раскаивалась и вела себя, словно ничего не случилось. С одной стороны, правильно. Чего зря нервничать? Серьезного расследования гибели Джо, как я и предполагал, никто вести не собирался. Он был известным игроком, любителем выпить и затеять дебош. Зарезали его, по мнению местных пинкертонов, по причине пьянки или проигрыша. Это мог сделать кто угодно. В домик картежника заходили скользкие личности, способные расправиться с нечистым на руку хозяином. Джо пускал всех без разбору и славился дурным характером. Видимо, собутыльники что-то не поделили, повздорили, и гость схватился за кухонный нож…
К Анне приходил следователь, задавал обычные вопросы. Она отвечала, что весь вечер и ночь провела дома в обществе квартиранта. Я ее показания подтвердил, назвавшись отдыхающим, который приехал подышать целебным горным воздухом.
Следователь проверил мои документы и успокоился. Анна непритворно плакала, и он даже выразил ей сочувствие. На том дело и кончилось.
— Ты выполнишь мою просьбу? — спросила сестра, отвлекая меня от размышлений на криминальную тему.
— Да, — опрометчиво брякнул я.
Я думал, она попросит обновить ей гардероб. Ходить по Москве в тех лохмотьях, которые она привезла с собой, было по меньшей мере неловко. Я бы купил ей одежду, но выжидал, пока она сама заговорит об этом.
