— Что с тобой?
— Что? — взвился он. — Посидела бы тут с мое, не задавала бы глупых вопросов!
— Тебе было скучно?
— Я чуть не провалил весь твой сеанс ясновидения.
— Сеанс не удался, — нахмурилась она.
Лавров отошел от окна, положил бинокль на стол и возразил:
— По-моему, наоборот. От последнего твоего заявления парень был в шоке. Он еще неделю будет под впечатлением того, что его отец — не его отец, а его сестра вовсе ему не сестра. Тьфу! Не хотел бы я оказаться на его месте. Этот Крапивин увяз по самые помидоры. Он дважды застал свою барышню над еще тепленьким трупом и пальцем не пошевелил, чтобы вызвать полицию. Теперь его можно обвинить в пособничестве преступнику… преступнице, — поправился начальник охраны. — Он хоть понимает, во что вляпался?
Глория покачала головой.
— Вот и я того же мнения, — обрадовался Лавров. — У мужика башню снесло. Конкретно! Эта Анна-Жанна умеет влиять на психику. Человек превращается в зомби и пляшет под ее дудку. Он перестает соображать и слепо выполняет волю ловкой бабенки.
— Это вряд ли.
— Скажешь, Крапивин отдает себе отчет, что творит?
— В значительной степени да.
Лавров опять чихнул в носовой платок и вопросительно уставился на Глорию.
— Ты серьезно? Полагаешь, он в своем уме? Ты вообще слышала, какую ахинею нес этот Крапивин? Про картину с игроками в карты, про бубнового туза, про какие-то стигматы, про ожерелье, которое больше двух веков в розыске?
— Калиостро предупредил меня об этом визите… — задумчиво произнесла Глория. — Полагаю, он ввязался в аферу с ожерельем в надежде заполучить реликвию Великих Моголов. Но тогда все сорвалось. Камни исчезли, а сам он угодил на скамью подсудимых.
— Допустим. А чего хочет от тебя господин Крапивин?
— Он полагает, что Анна… вернее, Жанна де Ламотт, должна знать, куда она спрятала бриллианты. В этом я с ним согласна.
— Он ничего такого не говорил.
— Крапивин думал об этом, но вслух высказать свою идею не рискнул.
— Почему же ты его не прищучила? — возмутился Роман.
— Зачем?
— Крапивин имеет дело с убийцей. Как он не боится, что эта барышня и его укокошит?! Апчхи! Ап… чхи-ии-и!
— Хватит чихать.
— Скажи своему Санте, чтобы он почаще убирал! — недовольно пробурчал Лавров. — У меня полный нос пыли набился, пока вы с Крапивиным тут болтали.
— Его Жанна не укокошит, — запоздало ответила Глория.
— Что? А-а… Ты уверена?
— Крапивин ей нужен. Давай выстроим ассоциативный ряд: Жанна — Крапивин — «Шулер с бубновым тузом» — бубновый туз — ожерелье… — Она запнулась на мгновение и добавила: — …княгиня Голицына.
— Та самая? Анна Сергеевна, про которую мы говорили?
— Запомнил? Молодец.
Лавров, наконец-то заслуживший похвалу, приободрился.
— Княгиня Голицына не просто приятельница Жанны де Ламотт… то есть де Гаше. Они стали близкими подругами. Их объединило мистическое отношения к жизни, и на этом фундаменте выстроились особые отношения, которые непременно должны были иметь продолжение… за чертой смерти! — торжественно изрекла Глория.
— На что ты намекаешь?
Туманные образы путались в ее сознании, события не разворачивались. Ей явно чего-то не хватало, чтобы привести в действие «канал связи», откуда к ней поступала информация.
— Ну… не знаю.
Лаврова беспокоило не бриллиантовое ожерелье и не тайны французского двора, а более прозаическая вещь: убийца, разгуливающий на свободе. Вернее, разгуливающая.
— Эта ваша Жанна… тьфу, Анна, убила двух человек. В том числе детектива, которого нанял Крапивин. Его хватятся, рано или поздно. Правда, шансы отыскать тело практически равны нулю.
— По-твоему, Крапивин обязан заявить в полицию?
— Боюсь, он отрезал себе путь к спасению.
— Он не может предать любимую женщину.
— Любимую? — презрительно процедил бывший опер.
— Каждый любит, как умеет, как получается. Крапивин прикрывает Жанну по двум причинам. По любви и по расчету.
— В чем же его расчет? Барышня, насколько я понял, без гроша за душой.
— А бриллианты? Нашим клиентом движет не алчность, его одолевает неуемное любопытство. Никто, кроме Жанны де Ламотт, не сможет указать место клада.
— Жанна де Ламотт — выдумка, химера! — взорвался Лавров, которому надоело подыгрывать Глории. — Вы с Крапивиным большие фантазеры. Нельзя воображаемое принимать за действительное. Стигматы — не доказательство, — опередил он ее возражения. — Слышал я о них, читал… по телику показывали. Ты же сама любишь повторять: человек — существо малоизученное. Он что угодно способен втемяшить себе в голову. Один объявляет себя Наполеоном, другой — Иисусом Христом, третий…
Начальник охраны громко чихнул, а Глория воспользовалась паузой и вставила:
— Время покажет, кто из нас прав.
— Разумеется, ты! Ты, ты и ты! Всегда ты!
— Выпей воды, — сухо посоветовала она. — У тебя начинается истерика.
Он вскочил и начал мерить шагами комнату. Его бесила та легкость, с которой Глория шла на поводу чужих домыслов.
— Ладно, — бросил он, остывая. — Надеюсь, ты не будешь оспаривать факт смерти Жанны де Ламотт, какое бы имя она ни носила?
— Не буду. Но Анна Ремизова…
— …это Анна Ремизова! — подытожил начальник охраны. — И никто другой! Она не прятала ожерелья. Она его в глаза не видела. Она опоздала родиться на двести с лишним лет!
Глорию было невозможно переубедить.
— Умирая, графиня де Гаше оставила зарубки, — упрямо заявила она.
— Зарубки! Ха-ха! Мы перешли на язык дровосеков? Какие зарубки?
— Метки… или знаки. Кому она могла их оставить? Самым близким на тот момент людям: Анне Сергеевне Голицыной и барону Боде, дальнему родственнику Крапивиных. Бубновый туз! Эта карта переходила из рук в руки, пока не оказалась на дне кипарисового ларчика. Не исключено, что владелец ларца понятия не имел о тайнике под сукном. С течением времени и не такое забывается. А если учесть революцию и три войны…
— Зачем ей было оставлять какие-то метки? — перебил Лавров. — Она умирала, в гроб бриллианты не заберешь. На том свете они без надобности. И вообще… я лично сомневаюсь в существовании этих камней. Вероятнее всего, алмазы из ожерелья были проданы еще во Франции или в Лондоне. Везти их в Россию через несколько границ — дурная затея.
Глория покачала головой.
— О чем тогда говорил с графиней де Гаше русский царь Александр I? Наедине и так долго? Уж не о реликвии ли Великих Моголов шла речь? — рассуждала она. — «Эрдэнэ», даже расколотый на части, мог бы спасти династию Романовых. Ведь падение империи и трагедия царского дома были предсказаны еще монахом Авелем
[9]
.
