На завтрак Берта Евгеньевна запекла в микроволновке овсянку с фруктами. Вязкая каша с кусочками банана и кислого яблока вызвала у Нико отвращение. Он бросал на мать пытливые взгляды, представляя ее крадущейся на свидания к любовнику и стонущей от страсти в его объятиях. От этого его чуть не стошнило.
— Что ты на меня так смотришь? — недовольно спросила она.
— Где Лиза?
— У Лизы сегодня выходной. Она отпросилась к стоматологу, ее зуб беспокоит.
— Тем лучше…
— Да что с тобой? Ты опять не в духе?
— Ма… я хочу задать тебе один вопрос. Не отвечай сразу, ладно? Мне не нужна ложь во спасение.
Он забыл о ее больном сердце, забыл о своей сыновней любви. Забыл обо всем, кроме того, что эта женщина всю жизнь скрывала от всех тайну его рождения.
«Разве это так уж важно? — недоумевал его внутренний двойник. — Яйцеклетки, сперматозоиды, гены и хромосомы ровным счетом ничего не значат».
— Я устал от вранья! — вырвалось у Николая.
Он имел в виду не только мать, но в первую очередь Анну. Бедный Андрей Никитич проглотил еще и эту ложь. На пороге смерти он думал не о собственной душе, а о брошенной им «дочери», которой недодал любви, ласки и денег. Он напрасно раскаивался и корил себя. Напрасно признался в измене. Его безупречная женушка Бетти спала с другим мужчиной, забеременела от него и родила сына. И все последующие годы прикидывалась верной супругой.
Нико сам не понимал, отчего он чувствует себя опозоренным и униженным. Велика ли беда? Мать отважилась на этот шаг из лучших побуждений. В конце концов, благодаря ее лжи он теперь богат.
— Я устал слушать басни! — злобно вымолвил он, глядя, как Берта Евгеньевна берет ложечкой мед вместо сахара и кладет себе в кашу. — Ты должна сказать мне правду!
— О чем, дорогой?
— Кто мой отец?
Николай не ожидал, что три коротких слова могут произвести такой эффект. Мать выронила ложечку, побелела, ее нижняя губа отвисла и задрожала.
Он не кинулся, как обычно, за сердечными каплями, а продолжал сидеть, вперившись в нее требовательным взглядом. Берта Евгеньевна онемела.
— Кто мой настоящий отец? — повторил Нико и добавил, отрезая ей путь к отступлению: — Я знаю, что у Андрея Никитича не могло быть детей. И ты это знаешь.
— К-кто… тебе…
— Не важно, кто мне сказал! Человек, которому незачем обманывать!
— Я… как ты… смеешь… — задохнулась Берта Евгеньевна. Она надеялась пристыдить сына, воззвать к его совести или на худой конец к жалости.
— Но ты же посмела? — не унимался он. — Почему было не взять ребенка из детского дома? По крайней мере, это честно.
— Чу… чужой ребенок… не заменит… своего…
— Я имею право знать правду.
— Ты же дал мне слово… что не будешь… копаться в нашей с Андреем жизни! — с упреком воскликнула она.
— Я поторопился. Прости, но тогда я не понимал, о чем ты меня просишь.
Он почти физически ощущал, как мать усмиряет отчаяние и гнев. В ее уме происходил лихорадочный поиск приемлемых объяснений, обреченный, впрочем, на неудачу.
— Познакомь нас, — потребовал Николай. — Я хочу увидеть своего отца.
— Это… невозможно…
— Почему?
— Он… умер… несколько лет назад…
— И ты все это время молчала! — взвился сын, не понимая природы своего негодования. — Кто он? Кем он был? Что, стыдно назвать его фамилию? Небось, какой-нибудь проходимец? Альфонс? Жиголо?
Берта Евгеньевна оправилась от первого потрясения и пыталась справиться с растерянностью. Она молчала, собирая силы для отпора.
Между тем Крапивин невольно вспомнил Анну, которая оказалась в том же положении, что и он. Ее мать крутила любовь с беспутным алкоголиком, а отцом дочери назвала другого человека. По иронии судьбы того же Андрея Крапивина.
— Это карма, — обронил он.
— Твой отец… был… достойным человеком, — выдавила Берта Евгеньевна. — Но сейчас… нет нужды тревожить его память. Пусть оба покоятся с миром… и он, и Андрей.
— Ах, нет нужды? До каких пор ты будешь все решать за меня?
— Пока ты не поумнеешь, — отрезала она. — Я не жалею, что поступила так, как поступила. Андрей очень хотел ребенка. Но он оказался неспособен к зачатию. Абсолютно! Я проходила несколько обследований, и у меня не выявили никакой патологии. По моей просьбе муж тоже сдал необходимые анализы. Результаты были неутешительными. В сущности, они подтвердили опасения моего лечащего врача. Я уговорила его скрыть истинное положение вещей и сообщить Андрею, что с ним все в порядке. Мне пришлось заплатить доктору за молчание. Но я пошла на это.
— Деньги ты, разумеется, взяла у мужа. Из его же кармана заплатила за ложь, которую внушала ему всю жизнь.
— Он был счастлив, что стал отцом.
— Не он! Кто-то другой. Кто?
В сознании Крапивина замелькали лица мужчин, бывавших у них в доме, на даче, на вечеринках и банкетах. Если бы его не отправили учиться за границу, он был бы лучше осведомлен об окружении родителей.
Берта Евгеньевна сумела совладать с обидой и проявила характер:
— Все, Нико! Больше я ничего тебе не скажу. Хоть режь!
Его взгляд упал на подставку с кухонными ножами.
— Что, убьешь меня? — криво усмехнулась мать. — Ты сможешь, я знаю. Ты всегда был не робкого десятка.
Он плюнул и вышел из кухни. На душе кошки скребли. Чтобы не накалять обстановку, он заперся в библиотеке и четверть часа успокаивался. В голове мелькнула мысль о маленьком пистолете, который лежал в закрытом на ключ ящике отцовского стола. Почему-то его потянуло заглянуть в ящик.
Маленький дамский браунинг отец (теперь правильнее будет называть его Андрей Никитич) когда-то подарил жене на день рождения. Берта Евгеньевна боялась прикасаться к пистолету, и мужу стоило больших трудов научить ее пользоваться оружием. «На всякий случай!» — посмеивался он.
Видимо, такой случай настал. Ибо в ящике браунинга не оказалось…
* * *
Анна лежала на диване и смотрела в потолок. Ее жизнь превратилась в кошмар наяву. Она ненавидела свой страх, но ничего не могла с ним поделать. Успокоительные таблетки, которые прописал ей доктор Приходько, закончились. Николай отобрал у нее банковскую карточку. Он боялся, что она сбежит. А куда ей бежать?
По ночам ей снился Джо. Он стоял у ее постели, иссиня-бледный, с ножом в груди, и предлагал сыграть в карты.
— Банк или штос
[11]
? Выбирай. Я буду метать…
Она в ужасе просыпалась, натягивала на голову одеяло, но это не помогало избавиться от ощущения чужого присутствия.
