– Это нелегко, если учесть, что я понятия не имею об обстоятельствах дела, – со смешком возразил Бимбо.
– Тело мистера Картелла нашли в траншее, вырытой возле дома мистера Пириода. Он был убит. Это все, что пока известно, – солгал Аллейн.
– Как его убили?
– Видимо, ударом по голове.
– Вот бедняга, – вздохнул Бимбо. Он уставился отсутствующим взглядом на кончик сигареты. – Понимаете, – пробормотал он, – в таких ситуациях всегда боишься сказать лишнее. Слишком уж легко нагромоздить кучу домыслов вокруг самых незначительных деталей.
– Что значительно, а что нет – это решать нам.
– Я знаю. Разумеется. И все же…
– Мистер Доддс, обещаю, что не стану закусив удила бросаться по ложному следу.
Бимбо улыбнулся:
– Хорошо, убедили. В принципе я всегда за то, чтобы сотрудничать с полицией. Мы часто ее ругаем, а сами ждем, что она будет нас защищать. К сожалению, не все придерживаются моей точки зрения.
– Не все.
– Когда либералы и интеллигенты начинают нести всякую чушь про сочувствие к преступникам, кому-то приходится брать на себя ответственность.
Аллейн подавил легкую тошноту, вызванную этой фразой.
– Естественно.
Бимбо повернулся к окну, словно оглядывая простиравшийся за ним ландшафт. Тон его голоса изменился.
– Лично я – сторонник смертной казни.
Аллейн, чьи взгляды отличались от мнения большинства его коллег, обронил:
– В самом деле?
– Впрочем, это не имеет отношения к делу. – Бимбо отвернулся от окна. – Даже не знаю, к чему я об этом сказал.
– Мы можем о ваших словах забыть.
– Пожалуй.
– Так вы хотели сказать…
– Да-да. Насчет этого чертова Лейсса и его тошнотворной подруги. Само собой, они досидели до конца вечеринки. Никогда не видел, чтобы люди так пили и при этом были ни в одном глазу. Все машины уже разъехались, кроме его развалюхи, время шло к двум часам. Я решил, что надо им намекнуть. Взял его дурацкое пальто и отправился их искать. Долго ходил, но в конце концов наткнулся на них в своем кабинете: они устроились там с бутылкой шампанского. Оба сидели на диване спиной к двери и не слышали, как я вошел. Кажется, они обсуждали подробности минувшей вечеринки. Говорил Лейсс. Я услышал конец его фразы. – Бимбо остановился и нахмурился. – Конечно, скорее всего это ничего не значит. – Он взглянул на Аллейна, но тот промолчал. – Короче, было так. Он сказал: «Так мы навсегда избавимся от мистера Гарольда Картелла». А она спросила что-то вроде: «Когда они это обнаружат?» И он ответил: «Наверно, завтра утром. Тебе нечего бояться, ясно? Только, ради Бога, не теряй головы: мы чисты как стеклышко».
Интерлюдия
I
После этого рассказа (который вполне мог оказаться выдумкой) Бимбо не сообщил больше ничего интересного. Бросив взгляд на его стол: там лежало много нераспечатанной корреспонденции, в том числе несколько счетов и письмо из нотариальной конторы, адресованное Бенедикту Артуру Доддсу, – Аллейн взял с Бимбо слово подписать свои показания и собрался уходить.
– Не провожайте меня, – попросил он вежливо. – Я сам найду дорогу.
Бимбо не успел сдвинуться с места, как Аллейн вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Он не удивился, увидев в коридоре Дезире. Она выглядела сейчас более возбужденной, и Аллейн приписал это действию бренди. Но в общем Дезире оставалась самой собой.
– Я тебя ждала. Есть проблема.
– Какого рода?
– На самом деле это не проблема, но я все равно должна тебе сказать. Меня гложет совесть. Я поступила глупо, показав тебе письмо Пи Пи. Оно действительно было адресовано не мне.
– А кому?
– Пи Пи не сказал. Но он только что мне позвонил, страшно расстроенный, и попросил сжечь письмо и забыть об этом. Он говорил без умолку, вспоминал своих славных предков и бог знает что еще.
– Ты не сказала ему, что я видел письмо?
Дезире сдвинула брови.
– Нет, но все равно чувствую себя как горничная, разбившая чашку. Бедный Пи Пи! Что он так всполошился? Ты не представляешь, в какой он панике.
– Не обращай внимания. Думаю, это просто излишняя мнительность.
– Наверно. Но все-таки… – Дезире положила на его руку горячую ладонь. – Рори, если можно, не говори ему, что я дала тебе письмо. Он сочтет меня ябедой.
В эту минуту она ему очень нравилась.
– Не скажу, если не будет крайней необходимости. Но и ты ему ничего не говори, ладно?
– А мне-то зачем? Хотя я не понимаю, почему должна давать такие обещания.
– Это может быть важно.
– Не представляю, каким образом. Письмо у тебя. Ты его хочешь как-то использовать?
– Нет, если оно не связано с убийством.
– Наверно, бесполезно просить тебя вернуть его обратно. Бесполезно?
– А как по-твоему, Дезире? – Аллейн в первый раз назвал ее по имени. – Я верну его не раньше, чем удостоверюсь, что оно не имеет отношения к делу. Извини.
– Что за скучная у тебя работа. Не представляю, как ты ею занимаешься. – И она разразилась своим хрипловатым смехом.
Аллейн молча смотрел на нее несколько секунд.
– Наверно, в твоих словах скрыт какой-то глубокий смысл, – заметил он, – но, боюсь, все это уже не важно. До свидания. Еще раз спасибо за обед. – Садясь в машину, суперинтендант сказал водителю: – В Рибблторп. Это миль пять, не больше. Мне нужна приходская церковь.
Поездка оказалась легкой и приятной. В полях распускалась весенняя зелень, кое-где на лужайках уже цвели подснежники, и все дышало свежестью и деревенской простотой. Последняя фраза Дезире не выходила у него из головы.
Рибблторп оказался маленькой деревушкой. Миновав ряд домов и здание почты, они подъехали к скромной, но симпатичной церкви, за которой виднелся обветшалый дом священника.
Аллейн прошел на кладбище и скоро обнаружил викторианский надгробный камень, под которым покоилась «Фрэнсис Энн Патрисия, дочь Альфреда Молино Пайерса Пириода, эсквайра, и леди Фрэнсис Марии Джулии, его жены. Она не умерла, но спит»
[63]
. Он зашагал дальше, размышляя над неясностью этой цитаты, и довольно быстро нашел геральдическую эмблему, очень похожую на те, что висели в кабинете мистера Пириода. Она была выгравирована на могиле лорда Персиваля Фрэнсиса Пайка, который скончался в 1701 году и оставил всевозможные щедрые дары этому приходу. Та же фамилия часто попадалась и на других надгробиях, разбросанных по всему кладбищу начиная с царствования короля Якова. Примерно то же самое он увидел в церкви. Геральдические рыбы, гербы и мемориальные доски удостоверяли знатность и могущество неисчислимых Пайков.
