Он сделал себе напиток и тоже сел. Аллейн удивлялся, отчего чувствует себя таким усталым. Ему было не в новинку не спать всю ночь и работать двадцать четыре часа напролет. Видимо, все оттого, что это Банчи. И он подумал, что, вероятно, множество людей сейчас, как и он, вспоминают этого забавного человечка и жалеют о нем.
– В нем была бездна обаяния, – вслух произнес Аллейн и услышал умиротворяющий голос матери:
– Да, огромного обаяния. Самого несправедливого свойства из всех.
– Ты не добавила: «Порой мне кажется», – заметил Аллейн.
– Зачем это?
– Люди часто пользуются этой фразой, чтобы разбавить свои мысли. Ты слишком уверена в себе, чтобы прибегать к ней.
– У Банчи обаяние было частью характера, стало быть, нельзя назвать его несправедливым, – сказала леди Аллейн. – Будем обедать? Уже объявили, что подано.
– Господи, а я и не заметил.
За кофе он спросил:
– А где Сара?
– Она сегодня обедает и идет в театр с подругами под надлежащим присмотром.
– Она когда-нибудь видится с Розой Бирнбаум?
– Дорогой Родерик, кто такая Роза Бирнбаум?
– Подопечная миссис Хэлкат-Хэккетт на этот сезон. Ее оплачиваемая нагрузка.
– О, та девочка! Да, бедняжка. Я заметила ее. Не думаю, чтобы Сара обращала на нее много внимания.
– Я хотел бы, чтобы вы иногда приглашали ее к себе. Не в рамках званых вечеров. От них у нее развился комплекс неполноценности. Она – один из самых плачевных побочных продуктов лондонского сезона.
– Понимаю. Хотелось бы знать, зачем эта удивительно жестокосердная женщина взялась опекать дебютантку за деньги. Что, Хэлкат-Хэккетты испытывают недостаток в средствах?
– Не знаю. Возможно, она испытывает в настоящее время.
– Уитерс, – обронила леди Аллейн.
– Ага. Так ты все знаешь об Уитерсе?
– Дорогой мой Родерик, ты забыл, что я на вечерах сижу в обществе кумушек.
– Сплетни, – понимающе кивнул Аллейн.
– Сплетни – не такая уж скверная вещь, как можно подумать. Я всегда придерживалась мнения, что мужчины не меньшие сплетники, чем женщины.
– Это я заметил.
– Миссис Хэлкат-Хэккетт не очень популярна, поэтому в нашем уголке матрон о ней не прочь посплетничать. Она лицемерная приспособленка. Она никогда не пришлет приглашения, которое потом не окупилось бы, и никогда не примет приглашения, которое могло бы понизить ее статус. Доброй ее никак не назовешь. Она крайне заурядна и вульгарна, но дело не в этом. Очень многие вульгарные люди обаятельны. Вроде каких-нибудь обаятельных нахалов. Уверена, ни одна женщина не влюбится страстно в мужчину, если в нем нет ничего от такого обаятельного наглеца.
– Право, мама!
– Я имею в виду, в очень разбавленном виде. Легкий налет самонадеянности. Нет ничего надежнее этого, мой дорогой. Если ты чересчур внимателен к чувствам женщины, она, возможно, начнет с благодарности, но велики шансы, что закончит презрением к тебе.
Аллейн поморщился.
– Держи их в ежовых рукавицах, да?
– Ну, не совсем, но пусть думают, что ты способен на это. Неприятно, но правда: девяносто девяти женщинам из ста нравится предполагать, что их возлюбленный может повелевать ими. При этом восемьдесят из них отрицают это. Разве редко приходится слышать, как замужняя женщина удовлетворенно произносит, что муж не позволит ей делать то-то или то-то. Почему омерзительно написанные книги с суровыми, молчаливыми героями по-прежнему находят своих читательниц? Что, как ты думаешь, привлекает тысячи женщин к киноактеру с комариными мозгами?
– Его способности киноактера.
– Это понятно, не будь занудой, Родерик. Помимо всего прочего – его самоуверенная мужественность. Вот что привлекает девяносто девять женщин из ста, уж будь уверен.
– Всегда существует – быть может, к несчастью – сотая женщина.
– Но не стоит слишком обольщаться и насчет нее. Надеюсь, я не принадлежу к тем отвратительным особам, которые принижают свой пол. Я в каком-то смысле феминистка, но не позволю тем девяноста девяти – Боже, это уже начинает звучать как гимн – заморочить мою старую голову.
– Ты упрямая штучка, мама, и знаешь это. Но не думай, что можешь заморочить голову мне. Уж не предлагаешь ли ты мне прийти к мисс Агате Трой, протащить ее за волосы по всей студии, потом с брутальной мужественностью сунуть под мышку и поволочь в ближайший отдел регистрации браков?
– В церковь, с твоего позволения. Кстати, церковь прекрасно знает, о чем я говорю. Посмотри на обряд венчания. Прямое и недвусмысленное выражение нашей прирожденной дикости в представлении о спаривании.
– Как, по-твоему, лондонский сезон явление того же порядка?
– В общем, да. А почему бы и нет? Научившись распознавать наиболее дикие стороны светского сезона, человек вырабатывает в себе чувство меры и наслаждается светской жизнью. Как это делаю я. И как делал Банчи Госпелл. Когда я думаю о нем, – сказала леди Аллейн, и на глазах ее заблестели слезы, – когда вспоминаю, что только сегодня утром он сплетничал со всеми нами – такой довольный балом Эвелин, такой веселый и жизнерадостный… и живой, я просто не в состоянии постичь…
– Я знаю.
– Как я понимаю, миссис Хэлкат-Хэккетт тоже замешана в деле, не так ли? И Уитерс?
– Что заставляет тебя так думать?
– Он приглядывался к ним. И вчера, и на коктейле у Хэлкат-Хэккеттов. Банчи было что-то известно о капитане Уитерсе, Родерик. Я это видела и указала ему на это. Он велел мне не любопытничать, благослови его Бог, но признал, что я права. А там действительно есть что-то серьезное?
– И много. У Уитерса скверная биография, и Банчи это знал.
– Неужели это могло послужить мотивом для убийства?
– Могло. Но есть несколько нестыковок. Одну я должен постараться устранить сегодня вечером.
– Сегодня вечером? Мой дорогой, да ты уснешь, произнося подозреваемому последнее предупреждение.
– Только не я. И боюсь, для последнего предупреждения пока нет оснований.
– Эвелин Каррадос тоже как-то замешана?
Аллейн выпрямился.
– Почему ты об этом спросила?
– Потому что видела: Банчи и к ней приглядывался.
– Нам следовало бы поменяться профессиями, дорогая. Ты могла бы поступить в Ярд и наблюдать за тем, как люди приглядываются друг к другу, а я сидел бы с кумушками, залавливал молодых людей для Сары и вел светские беседы с леди Лорример. Кстати, мне придется вскоре повидать ее.
– Люси Лорример! Не хочешь ли ты сказать, что и она замешана в этом деле? Я вполне могу представить, что кто-то убил Люси, но не вижу ее в противоположной роли. Бесспорно, она тронутая.
