Собор все еще был закрыт на ремонт. Полицейские в форме Мидтаунского северного расступились, когда я показал им свой значок.
Я прошел по центральному проходу и опустился на колени, прежде чем сесть на скамью в первом ряду.
Церковь была пуста, строга и торжественна. По идее, меня уже должно было тошнить от этого собора, однако сидеть в полутьме, наполненной запахом горящих свечей, оказалось очень уютно. Я чувствовал странное утешение.
Здесь проходил выпуск нашей школы. Я усмехнулся, вспомнив свои сокрушительные успехи в греческом и латыни. Впрочем, от учителей-иезуитов я перенял важное качество: они всегда делали главный упор на разум. Раз за разом они подчеркивали необходимость использовать разум, дарованный нам Господом, чтобы проникнуть в суть вещей. Возможно, именно поэтому, поступая в Манхэттенский колледж — небольшую, очень славную школу в Бронксе, — главным предметом я выбрал философию. И уж точно поэтому я стал следователем. Желание докопаться до истины.
Я пристально рассматривал главный алтарь, размышляя над делом.
Нам известно, где, когда, что, почему и как. Осталось узнать только — кто.
Кому это могло понадобиться? Кто был способен на столь тонкий расчет и на такую грубую жестокость? Люди с железной волей, это во-первых. А во-вторых, люди, не боящиеся использовать экстремальное насилие в своих целях.
За время осады они убили пятерых. Офицер службы спасения и агент ФБР погибли в перестрелке в тоннеле. Священнику прострелили голову «случайно», если верить Джеку. Джона Руни расстреляли в упор, это известно из свидетельских показаний.
Наконец мои мысли обратились к мэру. Почему они закололи Эндрю Турмана? Ожоги от сигарет на его руках свидетельствовали о том, что его пытали. Парни всегда действовали эффективно. Почему ради мэра они отступились от своего обычного способа убивать? Ведь пристрелить человека, как бы он ни был тебе неприятен, проще, чем зарезать? Почему они обошлись с ним не так, как со всеми остальными?
Я опустил руки на полированные деревянные перила и сжал их.
Должна быть причина. Просто я ее не нашел.
Пока.
В капелле Пресвятой Девы я задержался у стойки со свечами, зажег по одной за упокой души каждого из погибших в церкви и еще одну — за упокой души Мэйв. Долларовые банкноты, шурша, опустились в ящик для пожертвований. «Ангельские крылья…» — подумал я, глотая слезы, опустился на колени и закрыл глаза, сцепив пальцы.
«Милая Мэйв, — молча молился я, — я люблю тебя. Мне тебя страшно не хватает».
Я все еще ждал вестей от Лонни по поводу отпечатков, но к моему возвращению он не позвонил. Я налил себе кофе и сел за свой стол, глядя в окно на Восточный Гарлем.
На пустой стоянке напротив отделения дети сожгли несколько вынесенных на помойку елок, и теперь обгоревшие остовы валялись на асфальте, как куча черных костей.
Материала было много. Нам были известны марки оружия, из которого стреляли бандиты, — может, эта ниточка куда-нибудь приведет. Мы нашли гильзы, отстрелянные рожки и шесть ружей, стрелявших резиновыми пулями. Это показалось мне интересным. Бандиты притащили с собой оружие для подавления бунта. Еще предстояло выяснить, как они спрятали баллоны с кислородом в реке. Впрочем, это в данный момент было не так важно.
Я уже два часа копался в протоколах допросов потерпевших, когда наконец позвонил Лонни.
— Извини, Майк, — сказал он разочарованно. — Ничего не вышло. Отпечатки не найдены. На нашего жмура никогда не заводили дело.
Опуская трубку обратно на рычажки, я задумчиво посмотрел на маленькие черные отверстия в пластике, и мне показалось, что я слышу издевательский смех Джека.
107
Когда я пришел на работу на следующее утро, на столе звонил телефон.
Подняв трубку, я с удивлением услышал знакомый голос:
— Это Кэти Калвин из «Таймс». Могу я поговорить с детективом Беннеттом?
Я раздумывал, ответить этой обезьяне пера: «Но абло инглес»
[14]
— или просто повесить трубку.
— Я по поводу захвата собора, — продолжала она.
— Это Беннетт. Мне надоело играть в игры, Калвин, — в конце концов зло ответил я. — Особенно с вами.
— Майк! — обрадовалась журналистка. — Позвольте попросить прощения за мою статью. Знаете, какой у нас был дурдом?! Редактор плевался огнем, и… ну, да что там говорить? Оправдания мне нет. Я вас подвела, мне очень жаль, и с меня причитается. Я слышала о вашей потере. Мои искренние соболезнования вам и вашим детям.
Я медлил с ответом, раздумывая, не пытается ли она таким образом меня умаслить. Ее голос звучал искренне, но я не расслаблялся и не должен был этого делать. Она выставила меня и весь департамент идиотами. С другой стороны, всегда приятно иметь под рукой репортера «Таймс», который должен тебе услугу.
— Майк, я прошу прощения, — снова завела шарманку Калвин. — Я чувствую себя как последняя сволочь.
— Что ж, по крайней мере у вас трезвая самооценка, — буркнул я.
— Я так и знала, что мы подружимся! — быстро сказала Калвин. — Зачем я звоню: я беру интервью у пострадавших знаменитостей. Точнее, безуспешно пытаюсь взять, потому что через их адвокатов и агентов ни к кому не пробиться. Но мне удалось поговорить с борцом за права человека, преподобным Солстисом, и знаете, что он мне сказал?
Зацикленный на расовых вопросах квазиполитик Солстис был особенно известен своей ненавистью к копам.
— Представления не имею, — ответил я.
— Он убежден, что похитители — копы. Поэтому я решила поговорить с вами, чтобы вы были в курсе. Ну и сказать, что не собираюсь печатать этот бред. Да? Видите, я не безнадежна.
— Хорошо, — смягчился я. — Спасибо за звонок.
Повесив трубку, я откинулся на спинку стула, обдумывая обвинение Солстиса. Обычно на прениях в судах он устраивал настоящий цирк, но у старика пока еще все дома, и без доказательства — какой бы ерундой оно ни оказалось — он не станет делать такие заявления и привлекать к себе внимание. Что же он узнал? Что-то важное? Может, он замешан во всем этом?
Я перезвонил Калвин и взял номер священника.
Солстис ответил после первого же гудка.
— Здравствуйте, святой отец. С вами говорит следователь Майкл Беннетт из полицейского департамента Нью-Йорка. Я расследую захват заложников в соборе Святого Патрика и слышал, что у вас есть кое-какие подозрения. Прошу вас, поделитесь со мной своими соображениями.
— Ха! — крикнул Солстис. — Пусть соображениями с тобой твоя задница делится! Я знаю, что вы задумали. Что вы там пытаетесь провернуть. Уже начали небось?
— Что именно, по-вашему, мы начали, святой отец?
