– Да ничего я не думаю! – Майя порозовела, потому что ее тоже называли инфантильной. Мама называла. Она и сама понимала, что это ужасно: в девятнадцать лет лишь два раза поцеловаться тайком в подъезде, и краснеть, встречая в книжках откровенные сцены. Ее одноклассницы уже и родить успели, а одна даже развестись.
Вот же, нашла родственную душу! Майя словно видела себя со стороны, и это зрелище ей, честно сказать, не нравилось.
Что там говорит Егорушка?
– …почему? Я тебя попрошу об одном, можно?
– О чем?
– Боюсь. Стесняюсь.
– Ну, говори.
– Не влюбляйся в Эдика. Пожалуйста.
– Что за чушь? Как я могу в него влюбиться? Во-первых, он мой… племянник, а во-вторых, я его никогда не видела. И вообще: я не влюбляюсь в первого взгляда! – Она покраснела еще больше, вспомнив блондина из поезда, спутника Марии Кирсановой. И выпалила: – Мое сердце занято! Вот!
– Да? – искренне огорчился Егорушка. – Жаль. Ты мне нравишься. Эдик обязательно придет. Возможно, даже сегодня. Ему деньги очень нужны, говорят, он опять проигрался. Нелли Робертовна иногда ему дает денег, а вот папа поклялся, что больше не даст ни копейки. Сам слышал. Ты не люби его.
– Папу?
– Эдика. Не люби. – Голос у Егорушки был жалобный, просящий.
– Да никого я не собираюсь любить! Меня здесь вообще скоро не будет!
– Настя тоже его ругала раньше. А теперь любит. А он врет. Всегда врет. И всем. Настя некрасивая. И денег у нее нет. Раньше Эдик думал, что она через Нелли Робертовну все получит, потому и ухаживал за ней. Он это умеет: ухаживать. Иногда мне даже кажется, что он колдун. Девушка на него смотрит и становится безвольной. Делает все, что он скажет. Это потому, что у него глаза какие-то особенные. Я долго его изучал. – Егорушка тяжело вздохнул. Потом таинственно понизил голос: – Ни у кого в нашей семье нет таких глаз. Они похожи на черные дыры. Это космос, понимаешь? – Он всерьез разволновался. – В прошлой жизни Эдик наверняка был черный маг. Я все семейные тайны знаю. И про Настю. Я тебе сейчас расскажу…
– Егор!
Они оба вздрогнули и обернулись. На крыльце стояла Наталья Александровна, глаза у нее были зло прищурены:
– Подойди сюда, Егор!
– Иду, мама, – покорно сказал тот. И побрел к крыльцу, опустив голову.
Майе стало неловко. Это чувство возникало у нее в доме Листовых постоянно. Егорушка, похоже, на голову больной. Бред какой-то нес: космос, черный маг. Она увидела, как Наталья Александровна, бросив сыну грозное «иди в дом», поспешно направляется к ней.
– Здравствуйте, – издалека сказала Майя.
– Доброе утро, дорогая! Вот, привыкла рано вставать, магазин требует постоянного присмотра, все кручусь, кручусь… Решила на несколько дней устроить себе разрядку, так сказать, маленький отдых. Хорошо бы, конечно, на юг, к морю, но не сейчас. Не то время. Что тебе наговорил мой неразумный ребенок? – спросила она без всякого перехода.
– Ничего не наговорил.
– Да брось! Я слишком хорошо знаю своего Егорушку! Но ты не обращай внимания на то, что он болтает. Егор родился семимесячным, а потом долго отставал в развитии от своих ровесников. Рос медленно, голову поздно начал держать, поздно ходить и говорить. В школу пошел с восьми лет. Да, дорогая, с восьми. И до сих пор он ребенок. Просто большой ребенок. И книги эти глупые… Зачем столько читать? А главное, зачем верить, что в жизни все, как в книжках? Эти люди хорошие, те плохие. Сколько я его по врачам водила! Но, видно, Егорушка так и останется убогим на всю жизнь. Это неисправимо, – Наталья Александровна вздохнула. – Говорят, последствия родовой травмы.
– Зачем вы так? Он же вам сын! Вы любить его должны, жалеть должны!
– Я и люблю. И не надо на меня так смотреть, дорогая. Все, что я сейчас делаю, я делаю ради своего сына. Он не в состоянии о себе позаботиться. И отец о нем не в состоянии позаботиться. Окрутить Георгия какой-нибудь стерве – пара пустяков. Это у них фамильное: женолюбие. Я имею в виду не сына, а бывшего мужа, Георгия. Он легко отдаст все, причем не им нажитое. А свою родню по миру пустит. Надо только надавить. Посильнее надавить. А богатство, милочка, нужно заслужить. Поэтому я костьми лягу, но всякая особа , которая захочет заполучить состояние Листовых, будет иметь дело со мной. Я в этой семье и баба, и мужик. А скорее мужик. А обоим Георгиям больше подойдет юбка.
– Зря вы так. Егорушка – хороший.
– Хороший. Только жить как с такой хорошестью? Возможно?
– Но быть добрым лучше, чем злым.
– Да ты посмотри вокруг! И эта такая же! Добрая. А может, оно и к лучшему? Ведь он тебе племянник. Ему здесь хорошо, пойми.
– Я поняла.
– Скажи, если бы тебе достался этот дом, ты бы выгнала… то есть попросила бы Егора, меня, Олимпиаду Серафимовну, Веру… Попросила бы отсюда уехать?
– Я? – Майя даже испугалась. Впрочем, вопрос задан, надо отвечать. И она без колебаний сказала: – Если бы этот дом был моим, все осталось бы как есть. Меня здесь все устраивает.
– Отлично! Я так и думала. Ты – хорошая девушка. Мне надо было с самого начала понять, что ты такая, а вот Георгий… Он-то как раз все и проворонит. Знаешь, как говорят? Боливар не выдержит двоих. Ха-ха! – Она нервно рассмеялась. – У наследства должен быть один хозяин, вот что я имею в виду. Так всем нам будет проще. А двое хозяев будут тянуть каждый в свою сторону. Глядишь – еще и третий найдется. Не слушай ни Олимпиаду Серафимовну, ни Нелли. И Веру, разумеется, тоже не слушай. Главное, не верь им… Ну, я побежала. До вечера, дорогая! До вечера!
«Если бы этот дом бы твоим…» Майя покраснела: сама-то поняла, что сказала? Вроде как согласилась. Хм-м-м… Затевается интрига. Остается узнать расстановку сил: кто на чьей стороне?
– У-у-у… у-у-у… – добавился в сладкий романс цветущего сада новый звук. Как показалось Майе – фальшивый.
Она обернулась: садовник с газонокосилкой.
– Здравствуйте! – на всякий случай крикнула Майя. Мамочка Вероника учила ее быть вежливой со всеми. Снобизм – признак отсутствия интеллигентности. У мамы свои критерии.
У-у-у… у-у-у… Так живут богатые. Не надо мешать пожилому дядечке, он работает. Майя увидела, как к ней по тропинке, усыпанной гравием, словно солдат по плацу, марширует бравый Миша, шофер. Явно хочет поговорить. Хватит на сегодня «положительных эмоций». По крайней мере, до завтрака. А интересно, во сколько здесь завтрак? Майя почувствовала, как заурчало в животе. Свежий воздух как-никак.
Ольгу Сергеевну, что ли, спросить? Насчет завтрака. Почему она все время так странно смотрит? Но Майя не решилась. Спряталась от Миши за беседкой, потом побрела в самый дальний конец сада, посидеть на скамеечке вдали от любопытных глаз, а главное, непрошеных собеседников.
Она не заметила, как дошла до калитки. И вдруг страстно захотела сбежать. Так страстно, что даже протянула руку и…
