— По-моему, чем раньше мы начнем отмечать мое бесславное поражение, тем лучше.
— Ты все равно хотел уйти на преподавательскую работу, — заметила она, а потом, подмигнув, добавила: — Профессор Кеннеди! Звучит.
— Так ведь и ты тоже профессор Кеннеди, — подхватил он. — Мы попросим в колледже Уильяма и Мэри дать нам соседние аудитории для проведения занятий.
Она улыбнулась и открыла мини-бар лимузина.
Но Кеннеди уже не улыбался. Преподавать в колледже означало для него полный крах. Даже теплое местечко в одной из крупных юридических фирм с площади Дюпона не согрело бы его душу. Кеннеди всем сердцем понимал, что смыслом его жизни стала борьба за то, чтобы сделать этот с трудом выживающий город более комфортным местом для родившейся здесь молодежи, а его «Проект 2000» был едва ли не единственным практическим путем осуществления этих планов. Теперь всем надеждам конец.
Он бросил взгляд на жену. Она смеялась, указывая на содержимое бара. Калифорнийское вино и пиво.
Чего еще можно было ожидать в округе Колумбия?
Кеннеди взялся за ручку двери и вышел из машины в ночную прохладу.
* * *
И вот автоматы наконец заряжены.
В использованный глушитель уложен свежий слой изолятора, а ко второму «узи» прикручен новый.
Диггер в своем номере, и он проверяет содержимое карманов. Так, посмотрим… Один пистолет при нем и еще два лежат в бардачке машины. И много, много патронов.
Диггер относит в машину свой чемодан. Человек, который ему говорит обо всем, предупредил, что номер оплачен вперед. А потому, когда настанет время, ему можно просто тихо уехать.
Потом он складывает банки с супом, миски и стаканы в коробку, которую тоже укладывает в «тойоту» — «мечту каждого».
Вернувшись в комнату, он стоит и несколько минут не сводит глаз с Тая, гадая, где же… Клик… Где же он, этот Запад? Потом, завернув паренька в одеяло, относит его, легкого, как кукла, к автомобилю и укладывает на заднее сиденье.
Диггер садится за руль, но заводит мотор не сразу. Он поворачивается и снова принимается разглядывать мальчика. Подтыкает обвисшее одеяло ему под ноги в сильно стоптанных кроссовках.
Приходит воспоминание. Кто-то говорит. Кто это? Памела? Уильям? Человек, который обо всем ему рассказывает?
— Спи…
Клик, клик.
Нет, нет, нет, постойте.
— Я хочу, чтобы ты… Клик, щелк.
И внезапно не остается ни Памелы, ни Руфи с осколком стекла в горле, ни человека, который говорит ему обо всем. Остается только Тай.
— Я хочу, чтобы ты спал хорошо, — говорит Диггер лежащему неподвижно мальчику. Именно такие слова ему почему-то хочется произнести. Он сам не понимает почему, не понимает, что они значат, но произносит их все равно.
И, кажется, даже когда я сплю,
Влюбляюсь в тебя все сильней…
Он запускает двигатель, включает указатель поворота, внимательно смотрит в зеркало заднего вида и потом вливается в поток других автомобилей.
25
Последняя стрельба.
…Место, куда я тебя водил, — к черной…
Или все-таки «к черному»? Паркер стоял перед доской в лаборатории по работе с документами. Руки на бедрах. Взгляд уперт в загадку, начертанную перед ним… …Место, куда я тебя водил, — к черной…
— К черной? Что это может значить? — не обращаясь ни к кому в отдельности, спросил Эванс.
Кейдж пожал плечами. Лукас все еще говорила по телефону с начальником группы криминалистов, работавших на борту «Ритци-Леди». Положив трубку, она сообщила своей команде то, что они, собственно, и ожидали, — новых зацепок почти не было. Правда, на этот раз нашли несколько стреляных гильз с отпечатками пальцев. Ими как раз сейчас занимались аналитики материальных улик, обещавшие прислать отчет электронной почтой. Больше никаких следов не осталось. Свидетели показали, что видели белого мужчину неопределенного возраста в темном плаще. При нем была коричневая магазинная сумка, в которой, очевидно, и был спрятан автомат. Обрывок коричневой бумаги — как заключили эксперты — от той самой сумки ничего не давал для расследования, потому что материал использовался слишком широко, и отследить его происхождение не представлялось возможным.
Паркер огляделся.
— А где Харди? — спросил он.
Кейдж рассказал ему об инциденте в отеле «Ритц».
— Она, конечно, отстранила его? — Паркер кивнул на Лукас.
— Представь себе, нет. Хотя должна была. Но почему-то предпочла устроить головомойку и дать еще один шанс. Он сейчас в экспертной лаборатории внизу. Старается загладить вину.
Паркер бросил взгляд на Геллера. Молодой агент не сводил глаз с монитора компьютера, где та же программа разгадки анаграмм безуспешно пыталась восстановить буквы, которые следовали за словом «черная». Однако пепел от того куска бумаги оказался поврежден куда сильнее, чем фрагмент с указанием на «Ритци-Леди».
Паркер принялся расхаживать по комнате, потом остановился. Всмотрелся в надпись на доске. Им владело странное чувство, что он где-то очень близко к разгадке, но никак не может ухватить ее смысл. И он только разочарованно вздохнул.
Внезапно он обнаружил, что стоит рядом с Лукас, которая спросила:
— Как там ваш сын, Робби? С ним уже все в порядке?
— Да, все хорошо. Только немного напуган.
Она кивнула. Стоявший рядом компьютер издал сигнал, извещавший о получении электронного письма. Она прочитала его и только помотала головой.
— Отпечатки пальцев с гильз принадлежат одному из пассажиров теплохода. Этот идиот хотел оставить их на сувениры. Но в остальном он вне подозрений.
Она нажала клавишу «Сохранить».
Паркер смотрел на монитор.
— Все эти штуки скоро спишут меня в утиль.
— Что вы имеете в виду?
— Хотя бы электронную почту, — сказал он, посмотрел на Лукас и объяснил. — Моя профессия аналитика документов сделается ненужной. Конечно, благодаря компьютерам люди пишут как никогда много, но…
— …Все меньше пишут от руки, — закончила она его мысль.
— Точно.
— Это не слишком хорошо и для нас, — заметила она. — Так мы теряем возможность получать дополнительные улики.
— Согласен. Но для меня самое печальное заключается даже не в этом.
— Печальное? — переспросила она. Ее глаза больше не казались окаменевшими. В них, напротив, сейчас отразилось удивление, что столь непрофессиональное слово прозвучало в стенах лаборатории ФБР.
— Для меня, — сказал Паркер, — почерк всегда был неотъемлемой частью личности человека. Как чувство юмора или воображение. Только вдумайтесь, написанное — это то немногое, что остается от человека после смерти. Письма могут храниться сотнями, тысячами лет. Именно здесь мы ближе всего приближаемся к понятию бессмертия.
