— Все, все, женщины, я сдаюсь. Двоих мне никак не одолеть. — Владимир протянул мне сверток и, обняв Катерину, сказал ей:
— Ну прости, прости, виноват, признаю.
Меня в суть их маленького конфликта посвящать не стали, собственно говоря, ничего, кроме переданных Кирей бумаг, меня сейчас и не интересовало. Я, не дожидаясь приглашения, брякнулась в кресло и всю себя отдала изучению результатов экспертизы. Кирьяновы терпеливо молчали, довольствуясь моими возгласами типа: «Ничего себе! Вот это да! Интересненькое дело!»
Сказать, что я была удивлена — значит, ничего не сказать. Такого поворота событий я просто не ожидала. Восстановленные записи оказались распиской Сурковой — она, находясь в здравом уме и трезвой памяти, без физического и морального давления извне, продает лагерь господину Александру Подольскому.
Вердикт экспертов был коротким, но мне пришлось просидеть над ним не меньше пятнадцати минут, так как некоторые слова восстановить оказалось просто невозможным: огонь «поработал» в этих местах весьма старательно. Однако вникнуть в суть записи не составило труда, потому что любому человеку с более или менее развитым логическим мышлением было несложно связать в единое целое разорванные фразы.
— Это надо отметить! — Я наконец обрадовала томящихся в ожидании Кирьяновых своим «возвращением к жизни».
Отметить было что: от содержания этой расписки я могла отталкиваться, планируя дальнейшие действия. А они определились весьма четко: появился человек, который наверняка совсем недавно имел счастье общаться с бесследно пропавшей Сурковой, к тому же продажа лагеря и исчезновение женщины могли быть как-то взаимосвязаны. Этого человека я должна была проверить самым тщательным образом. Но главное, вся эта история начинала по-настоящему меня интересовать. Лучшего стимула к работе, по-моему, и быть не может.
— Наконец-то! — воскликнули Кирьяновы в один голос.
Вся наша дружная компания отправилась за стол. Я не удержалась от того, чтобы не сделать Катерине комплимент как хорошей хозяйке — стол изобиловал всякими вкусностями, собственноручно ею приготовленными. Большинство блюд было из числа самых моих любимых — определенно Киря позаботился. За долгие годы нашего знакомства он успел как следует узнать мои пристрастия не только в работе, но и в еде.
Произносить тосты в честь успешного продвижения расследуемого мною дела было бы просто эгоистичным, поэтому мы поднимали бокалы, говоря традиционные фразы: «За здоровье!», «За любовь!» и так далее. Я с удовольствием уминала все, что накладывал мне в тарелку Кирьянов, наверное, мой аппетит возрастал прямо пропорционально улучшению настроения.
В промежутках между опустошением бокалов и тарелок звучали самые разнообразные увлекательные истории, преимущественно веселые, потому что говорить о грустном никому не хотелось. Однако все хорошее когда-нибудь заканчивается, и мне пора было убираться восвояси. Выпитое вино давало о себе знать: кружилась голова. Киря был непреклонен в вопросах соблюдения как закона вообще, так и правил дорожного движения в частности, поэтому не позволил мне сесть за руль моей «девятки», а поймал такси.
Тащиться утром за своей машиной в другой район мне не хотелось, но я была обязана Кирьянову за оказанную услугу и могла отблагодарить его такого рода послушанием. Мы трогательно распрощались, обещая встречаться почаще, хотя каждый из нас знал, что время следующей встречи зависит от того, как скоро у меня возникнет в этом «служебная необходимость».
* * *
— Дома кто есть? — кричала я, приоткрыв дверь особняка, в котором томилась в ожидании новостей Курбанова.
В прошлые мои визиты меня встречала либо сама Екатерина, либо по ее поручению это делал Орлов. Он по-прежнему по неизвестной причине не показывался в лагере. Курбанову это не особенно беспокоило, она все списывала на возможные проблемы со здоровьем, к тому же подлинной хозяйкой дома была не она, а ее мать, поручения которой по отделке особняка были работником выполнены. Екатерина не теряла надежды на то, что финал истории исчезновения Сурковой будет благополучным, мать обязательно найдется и сама определит следующий этап ремонта дома.
Скорее всего, Курбанова была не в курсе сделки по продаже лагеря Подольскому, иначе она не проводила бы здесь время столь безмятежно, а искала б иное место для проживания. Тем не менее я должна была ее обо всем расспросить.
— Ау! — повторила я свое обращение к Екатерине, надеясь на ее присутствие в одной из комнат.
— Иду, иду! — послышался глухой звук.
Курбанова вышла из спальни матери вся взлохмаченная, в коротеньком легком домашнем халатике, с ведром и тряпкой в руках.
— Здравствуйте, Таня, — сказала она, увидев меня, — давно вы меня зовете?
— Да нет. А вы что же, совсем одна и не запираете дверей?
— Свет отключили, поэтому звонок не работает, я боялась, что вы, не достучавшись, уедете обратно.
— Да… В такой хижине обычным стуком хозяев не дозовешься, — с улыбкой ответила я, озираясь по сторонам.
— Вы уж извините меня за мой внешний вид. Только вчера обратила внимание на то, что в маминой комнате давно пора навести порядок: пыль кругом.
— Нет проблем. Вы долго еще будете заняты? А то разговорчик есть один.
— Что случилось? — сразу встрепенулась Курбанова.
— Вам, я думаю, лучше присесть.
— Что с мамой?
— Про маму пока ничего не знаю. А вот про лагерь…
Екатерина смотрела непонимающе, но спокойно, из чего можно было сделать вывод о том, что изменения в судьбе недавнего приобретения матери ей незнакомы.
— В чем дело?
— Где мы сможем поговорить? — Идея беседовать, стоя в узком темном коридорчике, как-то не особенно меня прельщала.
Мы вышли из дома и двинулись к тому столику под тенью сосен, сидеть за которым уже становилось для меня привычным. Привычка, надо сказать, довольно хорошая, потому что трудно описать все непередаваемые ощущения, испытываемые в тот момент, когда в жаркий солнечный день ты из пыльного грязного города попадаешь в такое великолепное место, дышишь свежим воздухом, наполненным запахом хвои, и наслаждаешься видом на Волгу.
— Может быть, кофе? — предложила Курбанова.
Я не отказалась не только потому, что Екатерина прекрасно готовила этот напиток, но и потому, что после вчерашнего мероприятия в кругу семьи Кирьяновых у меня порядочно трещала голова, а кофе в таких ситуациях всегда меня спасал.
— Что же вы хотели мне сообщить? — спросила Катя, когда чашечки с кофе стояли перед нами.
— Вы знаете, кому принадлежит лагерь?
— Маме, — недоуменно протянула Курбанова.
— К сожалению, сведения, которые вы имеете, устарели. Лагерь продан.
— К-как? Кем? Кому? — Екатерина явно была шокирована.
