– Через пару дней должны начаться съемки с Викторией. И до этого времени мы никого найти не сможем. Или ты думаешь, что актриса такого уровня просто свалится нам на голову?
– Возможно, она уже здесь, – Марен томно потянулась на узком диване так, что, казалось, все ее платье, застегнутое сверху донизу на позолоченные пуговицы, вот-вот само по себе распахнется.
– Ты имеешь в виду Донат? – растягивая слова, спросил Норберт, который не мог отвести глаз от соблазнительной фигуры Марен. – Она слишком стара для роли Виктории. Это даже гримом не скрыть. По сценарию, Элизабет где-то лет двадцать. Викторию еще можно использовать, а вот Донат уже нет.
– У вас есть на борту актриса, которой нет еще и двадцати.
Норберт Фрезе звонко рассмеялся, даже не подозревая, что в эту секунду завел себе смертельного врага.
– Дитя! – произнес он покровительственно. – Ты слишком много о себе возомнила! Нам нужна профессиональная актриса, а не начинающая. Весь фильм держится на актрисе, которая сыграет роль Элизабет.
– Ты осел! – фыркнула Марен. Она быстро застегнула наполовину расстегнутое платье и громко захлопнула за собой дверь каюты.
– Ах вот как, – сказал он своему отражению в зеркале и посмотрел на свое худое лицо. – Она тоже хотела тебя использовать, а потом выкинуть, как старую тряпку. Она права, ты осел, мой дорогой Норберт. И черт бы побрал всех этих женщин, и в особенности этих киношных звездулек. Надеюсь, для них имеется отдельный ад, где их поджаривают особым огнем софитов.
* * *
Виктория все еще смотрела на шкаф-купе в своей каюте, перед которым она видела Дирка. Это было всего лишь видение? У нее был жар? Она чувствовала себя как никогда плохо.
«Это было лишь сновидение», – снова и снова повторяла она себе. Вздрагивая, она прислушивалась к каждому шороху, доносившемуся снаружи. Затем она с трудом поднялась и медленно прошла через ванную комнату к каюте Эльзы.
В ней никого не было. На столе лежало розовое платье, а в вазе почему-то стояло несколько завядших незабудок.
Незабудки были любимыми цветами Дирка, если вообще можно было говорить о предпочтениях такого маленького ребенка. Она хорошо помнила тот день, когда Дирк нарвал в саду целый букет цветов и ходил со счастливым лицом, прижимая их к груди.
Женщина вернулась в свою каюту и села в кресло. «Мамочка, мамочка, почему же ты не приходишь», – снова услышала она плач сына.
– Дирк, мой дорогой! Где же ты? – прошептала она.
Голос ответил, но она не смогла разобрать. Что-то вроде «Я в подвале».
Актрису прошиб холодный пот, ей стало жутко. Сейчас был только один-единственный человек, который мог ей помочь, – Конрад.
Она бросилась к двери и стала давить на рукоятку, которая никак не поддавалась. В панике она заколотила кулаками в дверь, а затем стала давить на кнопку вызова стюарда.
Через несколько секунд – хотя для Виктории, потерявшей ощущение времени, прошла целая вечность – снаружи раздался спокойный голос.
– Вы, должно быть, заперли свою дверь изнутри, госпожа Сандерс. Откройте ее.
– Где господин Бергман? – набросилась она на появившегося в дверях стюарда.
– Насколько я знаю, у него 31-я каюта.
– Тогда позовите его!
– Как вам будет угодно. Что я должен ему сказать?
– Что он должен прийти. Что мне это очень нужно. Что Дирк сейчас на корабле и кто-то запер его в подвале.
Невозмутимый и спокойный стюард уже много лет проработал на круизном судне и к причудам и странностям пассажиров давно привык.
– Полагаю, господин Бергман сейчас занят на съемках, – осторожно ответил он.
– Мне все равно. Он должен прийти. Скажите ему, что здесь происходят ужасные вещи.
– Хорошо, госпожа Сандерс, – стюард поклонился и быстрыми шагами стал удаляться по коридору.
Виктория даже не думала запирать дверь. Она устало прислонилась к дверному косяку и смотрела вслед мужчине. Ее тошнило, она чувствовала головокружение. Ей казалось, что весь мир крутится вокруг нее с бешеной скоростью.
Вдруг перед ней словно из ниоткуда возник Конрад.
– Что случилось, Вики? – спросил он и помог дойти женщине до дивана. – Ты заболела?
– Дирк был здесь. Они заперли его в каком-то подвале, и мы должны его найти, Конрад.
– Да, конечно, мы его найдем, – ответил он.
Она дала ему уложить себя на диван и укрыть пледом. Ей было приятно, когда он провел ладонью по ее горячему лбу.
– Может, тебе принести стакан сока или чашку кофе?
– С удовольствием, но у нас сейчас нет на это времени. Сначала мы должны найти Дирка. Они заперли его, а он звал на помощь.
Конрад размышлял несколько секунд, какой вариант общения выбрать: либо продолжать говорить бессмысленные утешающие слова, либо сказать правду. Он предпочел второй вариант.
– Наш Дирк мертв, – сказал он тихо. – Наверное, он приснился тебе, Вики. У тебя жар. Сейчас надо в первую очередь заняться твоим здоровьем. Я позову врача.
– Нет! Я не больна, и мне не нужен врач. Мы должны помочь Дирку.
– Вики… Мне не нравится тебе об этом напоминать, и я не хочу снова причинить тебе боль. Наш мальчик мертв, ты это знаешь. Кроме того, на корабле нет никакого подвала.
– Ну, может, машинное отделение или что-то в этом роде. Дирк ведь еще такой маленький, он толком и говорить не научился.
– Дирк даже не знал, что такое подвал, – жестко ответил Конрад. – Очнись, Вики, ты что, все еще спишь?
От нежных прикосновений его прохладных рук ей стало немного легче.
– Ты действительно думаешь, что мне это привиделось?
– Да. И я не понимаю, почему ты спишь средь бела дня? У тебя такой горячий лоб. Тебя должен осмотреть врач.
– Доктор Баумгартнер? А он разве тоже здесь?
– Он нет, но на корабле наверняка есть судовой врач. Что с тобой происходит, ты можешь объяснить?
– Я уже не знаю, – жалобно ответила Виктория. – В голове так все перемешалось. Меня так тошнит, и какая-то усталость… Я перед этим выпила снотворную таблетку. Обычно она помогает.
– Таблетку? Ты до сих пор глотаешь эту дрянь? Эльза рассказала мне, что ты периодически пытаешься себя отравить. Я попросил ее по возможности предотвращать это твое увлечение таблетками.
Виктория слабо улыбнулась:
– Она так и делает. Иногда она прячет мои лекарства и дает мне максимум по одной таблетке.
– Сколько ты сегодня приняла?
– Всего одну. Ты можешь спросить у Эльзы, она сама мне ее дала, потому что мне было так скверно.
